Сам Сергей Сергеевич в беседе с преосвященным
Митрофанием (которого счел долгом навестить сразу же, как только обнаружил в
списке пассажиров столь значительную персону) пояснил свое рвение особенным
значением личности убитого:
– Очень уж скандальной особой был господин
Мануйла. Смею вас уверить, владыко, что шума и треска будет на всю Россию.
Если, конечно... – тут Долинин запнулся и, кажется, чего-то недоговорил. В
каком значении «если», осталось непонятным.
Пелагии, находившейся при Митрофании,
почудилось, что при упоминании о «всероссийском треске» серые глаза следователя
блеснули. Что ж, честолюбие – для служивого человека грех извинительный и,
возможно, даже вовсе не грех, ибо способствует усердию.
Очень вероятно, что визит Сергея Сергеевича к
архиерею был нанесен не из вежливости, а совсем по иной причине, практического
свойства. Во всяком случае, едва покончив с изъявлениями почтительности,
Долинин обернулся к Пелагии и деловито сказал:
– Вы, должно быть, и есть та монахиня, что
обнаружила тело? Превосходно. С позволения его преосвященства [короткий поклон
в сторону Митрофания] вынужден просить вас, сестра, проследовать со мной к
месту злодеяния.
Вот и вышло, что Пелагия в числе немногих
оказалась в тошнотворной каюте, пропахшей кровью и цветочным одеколоном.
Если б не этот запах, если б не присутствие
обезображенного тела, наблюдать за спорой, профессиональной работой Сергея
Сергеевича было бы сплошным удовольствием.
Начал он с того, что быстро набросал в
блокноте план каюты, при этом все время расспрашивая сестру:
– Угол ковра был загнут? Вы уверены? Окно было
приподнято именно досюда? Уверены? Покрывало лежало на полу?
Определенностью ответов остался доволен, даже
похвалил:
– Вы редкая свидетельница. Отличная зрительная
память.
Заглянув в рисунок следователя, выглядевший
довольно необычно, Пелагия, в свою очередь, тоже спросила:
– Что это такое?
– Это называется «кроки», – ответил Долинин,
быстро чертя карандашом. – Схема места преступления. Вот здесь масштаб, в
метрах. Буквы – обозначение сторон света, это обязательно. Поскольку тут
корабль, роль севера исполняет нос («Н»), а вместо востока – стардек («С»),
правый борт.
– Знаете, – сказала Пелагия, – стул стоял не
так. Когда я заглянула в каюту, он был вон там. – Она показала, как стоял стул.
– И бумаги на столе лежали ровной стопкой, а теперь они рассыпаны.
Сергей Сергеевич повертел головой вправо-влево
и ткнул пальцем в капитана:
– Вы насвоевольничали, любезнейший?
Тот сглотнул, виновато развел руками.
Перебрав рассыпанные по столу листки,
следователь взял один, исписанный корявыми печатными буквами. Прочел:
– «Барух ата Адонай Элохейну мелех ха-олам...»
– Отложил. – Это какая-то еврейская молитва.
Пелагия, несколько воспрявшая духом после
прикрытия наготы покойника, продолжала осматриваться.
Самой было удивительно, сколько всего она
запомнила в краткие мгновения перед тей, как завизжать.
– А еще вот этой трубки здесь не было, –
показала она на пенковую трубку, лежавшую на ковре.
Рядом с трубкой Долинин уже успел положить
карточку с цифрой 8, а само вещественное доказательство зачем-то накрыл
перевернутой стеклянной банкой.
– Вы в этом совершенно уверены? – расстроился
он.
– Да. Я бы обратила внимание.
– Экая досада. Важнейшую улику мне похерили. А
я, дурень, прикрыл, чтобы микроскопические частицы не сдулись.
Сергей Сергеевич подозвал капитана, спросил
про трубку.
Тот подтвердил:
– Точно так. Это трубка боцмана Савенки,
который со мной заходил, фонарем по углам светил. Не иначе обронил.
– Ай да сестрица, – восхитился Долинин. –
Повезло мне с вами. Вы вот что, милая, побудьте-ка здесь еще. Глядишь, еще
что-нибудь приметите или вспомните.
И в дальнейшем, размышляя вслух (была у
следователя такая привычка), он адресовался только к Пелагии, не удостаивая
вниманием прочих присутствующих, в том числе и начальника уездной полиции.
Очевидно, обращаться с риторическими вопросами к смышленой монашке Сергею
Сергеевичу было интересней или, так сказать, экзотичней.
– Что ж, сестра, теперь осмотрим одежду? –
говорил он, перебирая платье убитого: нанковые брюки, жилетку, накидку белого
полотна с синей полосой. – Тэк-с. Ярлычка на брюках не имеется. Дрянь
брючишки-то, на барахолке куплены. А ехал первым классом и при «казне».
Скупенек... Что у нас на рубашке? Есть меточка из прачечной? Как вы полагаете
на этот счет, сестрица? ...Правильно полагаете, услугами прачечной наш пророк
не пользовался... Сапоги пока отложим, их распарывать надо...
Покончив с одеждой, Долинин осмотрелся по
сторонам, сам себе кивнул.
– Ну что ж, в каюте вроде бы все. Осмотрим
периферию. И начнем мы с вами, голубушка, конечно же, со способа проникновения.
Поколдовал у двери, самолично развинтив и
вынув замок. Изучил его в лупу.
– Цара-апинки, – промурлыкал Сергей Сергеевич.
– Свеженькие. Отмычка? Или новый ключ? Выясним-с.
Потом переместился к окошку. Что-то его там
заинтересовало: влез коленями на столик, перегнулся.
Протянул руку назад, нетерпеливо пощелкал
пальцами:
– Фонарь сюда, фонарь!
К нему кинулись сразу двое – капитан и
начальник полиции. Первый тянул керосиновую лампу, второй – электрический
фонарик.
Долинин отдал предпочтение прогрессу.
Светя электрическим лучом на паз рамы,
протянул:
– Ца-апочкой поработали. Ясно-с. Вот вам,
сестрица, и разгадка нашего ребуса. Взгляните-ка.
Пелагия взглянула, но ничего особенного не
увидела.
– Ну как же? – удивился Сергей Сергеевич. –
Винты-то откручены. И следы масла. «Разинец» потрудился, их почерк.
И тут же объяснил Пелагии, кто такие
«разинцы». А она, хоть и приречная жительница, о таковых знать не знала.
