И сразу после того оказался Митрофаний в
каком-то доме. Дом был на берегу озера, вдали виднелись горы, снизу синие, а
поверху белые. Светило солнце, в саду на ветвях свисали тяжелые яблоки, и тихий
женский голос напевал колыбельную песню. Митрофаний обернулся и увидел детскую
кроватку, а рядом с ней Пелагию, но не в рясе и апостольнике – в домашнем
платье, и бронзовые волосы распущены по плечам. Пелагия взглянула на Митрофания
и ласково улыбнулась, а он подумал: «Что же я, столько лет потратил зря! Если
бы Облаку заговорить со мной раньше, когда я был моложе! Но ничего, я пока
крепок, мы еще долго будем счастливы».
Тут он перевернулся с правой щеки на левую, и
от этого ему стал сниться совсем другой сон.
Будто бы проснулся он и читает письмо своей
духовной дочери дальше (хоть на самом деле никакого пробуждения еще не было).
Сначала читает глазами, а потом вроде как уже не читает, а слушает – и не
бумага перед ним, а сама Пелагия.
«Нет меня больше среди живых, – шепчет ее
голос. – На Земле ты меня больше не увидишь, потому что я теперь пребываю в
Жизни Вечной. Ах, до чего же здесь хорошо! Если б вы, живые, про то знали, то
нисколько бы не боялись умереть, а ждали бы смерти с радостным нетерпением, как
ребенок ожидает Рождества или Дня ангела. Бог совсем не такой, как учит
церковь, он добрый и всё-всё понимает. Вы, глупенькие, нас жалеете и по нам
плачете, а мы жалеем вас. Очень уж вы мучаетесь, очень уж всего боитесь».
Спящий теперь не только слышал голос Пелагии,
но видел и ее саму. Она была окружена сиянием – не таким ярким, как Бог-Облако,
но зато радужно-переливчатым, отрадным для глаз. «Что же мне делать? –
вскинулся Митрофаний. – Я к тебе хочу! Надо умереть – я пожалуйста, это
пустяки. Только возьми меня к себе!» Она тихо рассмеялась, как мать лепету
несмышленыша: «Быстрый какой. Так нельзя. Ты живи, сколько тебе полагается, и
не бойся: я буду ждать. У нас ведь здесь времени нет».
От этих слов на душе у Митрофания сделалось
спокойно, и он проснулся.
Протер глаза, надел упавшее с носа пенсне.
Стал читать дальше.
Красный петух
«...Вы были там? – спросила я Эммануила и
хотела добавить: «в той пещере», но в этот миг сзади послышался шорох. Я
обернулась и увидела мужчину, стоявшего сзади. Он был одет по-арабски, и в
первую секунду я подумала, что это кто-то из местных жителей, случайно
увидевший, как мы спускаемся в подземелье. Но круглое, толстогубое лицо
незнакомца расплылось в насмешливой улыбке, и он сказал на чистом русском
языке: «Ну-ка, что тут у вас, шерочка с машерочкой? Сокровище? Мне, мне
пожалуйте. Вам оно более не понадобится».
«Какое сокровище?» – пролепетала я и вдруг
увидела, что в руке он держит что-то, сверкнувшее черным матовым блеском.
Поняла: вот оно – то самое, чего я так
страшилась. Опоздала. Настигли, сейчас его убьют. Странно, но в ту минуту я
совсем не подумала, что и меня тоже убьют, до того стало досадно на себя.
Сколько дней потрачено на поиски! А ведь чувствовала, знала, что время уходит!
Круглолицый убийца нанес мне еще один удар.
«Спасибо, сестрица. Нюх у тебя, как у лягавой. Вывела прямо на зверя». Когда он
это сказал, сделалось мне совсем скверно. Выходит, они Эммануила благодаря мне
нашли? Это я во всем виновата!
И хуже всего, что в ту ужасную минуту я повела
себя позорно, по-бабьи: взяла и разревелась. Обида и стыд придавили и раздавили
меня, я чувствовала себя самой жалкой тварью на всем белом свете.
«Что, нет сокровища? Жалко. Но я всё равно рад
нашей встрече, чрезвычайно, – насмешничал злодей, – Покалякал бы с вами еще, да
дело есть дело». И уж поднял свое оружие, готовясь стрелять, но Эммануил вдруг
отстранил меня и шагнул к убийце.
«Ты зарабатываешь деньги тем, что убиваешь
людей? Такое у тебя ремесло?» – спросил он безо всякого гнева или осуждения, а
скорее с любопытством и даже, как мне показалось, с радостным удивлением.
«К вашим услугам». Круглолицый шутливо
поклонился, словно принимая заслуженный комплимент. Он явно чувствовал себя
полным властителем ситуации и был не прочь немного потянуть с исполнением
своего зловещего намерения.
«Как хорошо, что мы встретились! – вскричал Эммануил.
– Ты-то мне и нужен!»
Он сделал еще шаг вперед и распростер руки,
будто собирался заключить душегуба в объятья.
Тот проворно отступил и поднял дуло кверху,
так что теперь оно целило пророку прямо в лоб. Выражение лица из глумливого
сделалось настороженным.
«Но-но», – начал было он, но Эммануил его
перебил. «Ты нужен мне, а я нужен тебе! Я ведь к тебе пришел, за тобой!» «В
каком-таком смысле?» – вовсе озадачился убийца. Я с ужасом ждала – сейчас
выстрелит, сейчас! Эммануил же на оружие вовсе не смотрел и, по-моему,
нисколько не боялся. Сейчас, задним числом, я думаю, что это было поистине
диковинное зрелище: безоружный подступает к вооруженному, а тот всё пятится,
пятится мелкими шажками.
«Несчастней тебя нет никого на свете. Твоя
душа на помощь зовет, потому что Дьявол в ней совсем Бога задавил. Хорошее в
душе – это и есть Бог, а злое – Дьявол. Разве тебе в детстве не говорили?» «А,
– осклабился убийца. – Вот оно что. Проповедь. Ну, это не по адресу...»
Я услышала щелчок взводимого курка и
вскрикнула от ужаса. Эммануил же как ни в чем не бывало обернулся ко мне и
говорит: «Смотри, сейчас я покажу тебе его детское лицо».
Я не поняла, что он имеет в виду. Не понял и
палач.
«Что покажешь?» – переспросил он, немного
опуская дуло, и его маленькие глаза недоуменно моргнули. «Твое детское лицо, –
увлеченно сказал пророк. – Знаешь, каждый человек, в любом возрасте, сохраняет
свое первое лицо, с которым входил в мир. Только это лицо бывает трудно
разглядеть. Ну как тебе объяснить? Вот встречаются два однокашника, которые не
видели друг друга тридцать или даже пятьдесят лет. Случайно. Смотрят друг на
друга – и узнают, и называют прежними смешными прозвищами. Их старые лица на
мгновение становятся такими, какими были много лет назад. Детское лицо – оно и
есть самое настоящее. Оно никуда не девается, просто с годами прячется под
морщинами, складками, бородами...»
«В другое время с удовольствием поболтал бы с
таким интересным собеседником, – опомнился убийца, прерывая речь Эммануила. – А
теперь отвернись».
С этим ужасным человеком что-то произошло,
внезапно поняла я. Он уже не может выстрелить в пророка, глядя ему в глаза. И
мысленно воззвала к Эммануилу: «Не молчи, говори еще!»
Но тот, как назло, умолк.
