– Вовсе я ее не выбирал! – досадливо
воскликнул доктор. – Я очень тщательно слежу за его чтением, я знаю, какая роль
может его увлечь, и потому уже год единственная книга, которую ему дозволялось
читать, – роман того же господина Достоевского “Идиот”. Из всех персонажей
романа под амплуа Терпсихорова подходит только князь Мышкин. И Лаэрту роль
пришлась по вкусу. Он превратился в тишайшего, совестливейшего Льва Николаевича
Мышкина, лучшего из обитателей Земли. Всё шло прекрасно до тех пор, пока
какой-то безобразник не подсунул ему “Бесов”, а я просмотрел. Ну, конечно,
Ставрогин много авантажней князя Мышкина, вот Терпсихоров и сменил репертуар.
Байронизм, богоборчество, поэтизация Зла в драматическом смысле куда
привлекательней вялого христианского всепонимания и всепрощения. Когда я
спохватился, поздно было – Лаэрт уже переродился, пришлось приспосабливаться.
На время кризиса отселил его подальше от остальных пациентов, стал подбирать
какое-нибудь чтение поярче “Бесов”. Надо сказать, это весьма непростая задача.
Но я не предполагал, что Ставрогин может быть настолько опасен, и недооценил
творческую фантазию Лаэрта. И все же Ставрогин, избивающий женщин, – это что-то
слишком уж смелая трактовка образа. Все-таки аристократ.
– Он меня не бил, – тихо сказала госпожа
Лисицынa, догадавшаяся, откуда у бедного сумасшедшего появился нехороший роман.
Это же отец Митрофаний дал Алеше в дорогу – из педагогических целей, а вышло
вон что!
Чувствуя себя до некоторой степени
соучастницей (к чтению романов владыку приохотила именно она), Полина Андреевна
попросила:
– Не выгоняйте Николая Всеволодовича, он не
виноват. Я не стану жаловаться.
– Правда? – просиял Коровин и погрозил пальцем
невидимому Терпсихорову. – Ну, ты у меня теперь будешь Сахарную Голову из
“Синей птицы” разучивать! – Однако тут же снова повесил голову. – Приходится
признать, что целитель душ из меня неважный. Слишком немногим мне удается
помочь. Случай Терпсихорова тяжел, но не безнадежен, а вот как спасать
Ленточкина – ума не приложу.
Лисицына вздрогнула, поняв, что исчезновение
Алеши еще не обнаружено, – и промолчала. Одноколка уже катила по сосновой роще,
меж разноцветных и разностильных домиков клиники. Из-за поворота показался
докторский особняк, у подъезда которого стояла запряженная четверкой
приземистая карета – черная, с золотым крестом на дверце.
– Высокопреподобный пожаловал, – удивился
Донат Саввич. – С чего бы? Обычно к себе приглашает, загодя. Видно, случилось
что-нибудь особенное. Я вас, Полина Андреевна, в свою приватную половину
проведу, скажу, чтобы вами занялись. А сам, уж простите покорно, в кабинет, к
островному властителю.
Однако по-коровински не вышло. Архимандрит,
должно быть, увидел подъехавшую коляску в окно и вышел встречать в прихожую. Да
не вышел – вылетел: весь черный, разъяренный, угрожающе стучащий посохом. На
растерзанную особу женского пола взглянул мельком, брезгливо скривился и отвел
глаза – будто боялся осквернить взгляд лицезрением этакого непотребства. Узнал
щедрую богомолицу или нет, было непонятно. Если и узнал, нестрашно, успокоила
себя госпожа Лисицына – решит, что взбалмошной барыньке опять крокодил
приснился.
– Здравствуйте, отче. – Коровин наклонил
голову, глядя на гневного настоятеля с веселым недоумением. – Чему обязан
нежданной честью?
– Договор нарушаете? – грохнул своим жезлом об
пол Виталий. – А договор, сударь, он дороже денег! Вы мне что обещали? Что не
станет она братию трогать! И что же?
– Да, и что же? – спросил ничуть не
устрашенный доктор. – Что такого ужасного стряслось?
– “Василиск” утром не вышел! Капитана нет! В
келье нет, на пристани нет, нигде нет! Пассажиры шумят, в трюме груз неотложный
– монастырская сметана, а вести пароход некому! – Высокопреподобный схватился
за наперсный крест – видно, чтобы напомнить себе о христианской незлобивости.
Не помогло. – Я провел дознание! Иону вчера вечером видели с этой вашей
блудницей вавилонской!
– Если вы о Лидии Евгеньевне Борейко, –
спокойно ответил Донат Саввич, – то она отнюдь не блудница, у нее другой
диагноз: патологическая квазинимфомания с обсессионной навязчивостью и
дефицитолибидностью. Иными словами, она из разряда записных кокеток, которые
кружат мужчинам голову, но к своему телу их ни в коем случае не подпускают.
– Был уговор! – оглушительно взревел Виталий.
– До монахов моих ее не допускать! Пусть бы на приезжающих упражнялась! Был
уговор или нет?
– Был, – признал доктор. – Но может быть, ваш
Иона сам себя повел с нею не по-монашески?
– Брат Иона – простая, бесхитростная душа. Я
сам его исповедую, все его грехи немудрящие до донышка знаю! Коровин
прищурился.
– Говорите, простая душа? Я тут у Лидии
Евгеньевны в спальне пакетик кокаина нашел, и еще два пустых, со следами
порошка. Знаете, кто эту гадость ей с материка доставляет? Ваш мореплаватель.
– Ложь!!! Тот, кто вам ее сообщил, – клеветник
и оглогольник!
– Сама же Лидия Евгеньевна и призналась. –
Донат Саввич махнул рукой в сторону озера. – А ваш пропавший агнец, простая
душа, сейчас валяется, вдребезги пьяный, у старого маяка. Можете отправиться
туда и удостовериться сами. Так что госпожа Борейко в неотправлении парохода
неповинна.
Архимандрит только очами сверкнул, но препираться
далее не стал. Черным смерчем выскочил наружу, хлопнул дверцей кареты. Крикнул:
– Пошел! Ну!
Карета рванула с места, разбрасывая гравий
из-под колес.
– Так Борейко тоже ваша пациентка? –
растерянно спросила Полина Андреевна.
Доктор поморщился, прислушиваясь к
удаляющемуся бешеному грохоту копыт.
– Как бы не сказал теперь, что это Терпсихорой
капитана спаивает… Что, простите? А, Борейко. Ну разумеется, она моя пациентка.
Неужто по ней не видно?
