Лицо рыцаря сделалось из насмешливого
решительным, подбородок выпятился вперед, глаза блеснули сталью. Чудесный
заступник бросился к монаху, принял изящную боксерскую стойку и обрушил на
широченную морду капитана целый град точных, хрустких ударов, к сожалению, не
произведших на Иону никакого впечатления.
Верзила отмахнулся от напористого противника, как
от назойливой мухи, потом схватил его за плечи, приподнял и отшвырнул на добрых
две сажени. Зрительница только ойкнула.
Блондин немедленно вскочил на ноги, сорвал с
себя неуместный при подобном положении дел халат. Рубашки под халатом не было,
так что взору Полины Андреевны открылись поджарый живот и мускулистая, поросшая
золотистыми волосами грудь. Теперь боец стал еще больше похож на Давида.
Видимо, поняв, что голыми руками с этаким
медведем ему не сладить, обитатель маяка повернулся вправо, влево – не сыщется
ли поблизости какого-нибудь орудия. На удачу, подле сарая с провисшей дырявой
крышей в траве валялась старая оглобля.
В два прыжка Давид подлетел к ней, схватил
обеими руками и описал над головой свистящий круг. Кажется, шансы противоборцев
уравнялись. Полина Андреевна воспряла духом, приподнялась с земли и вцепилась
зубами в веревку. Скорее развязать руки, скорее прийти на помощь!
Голиаф оглобли нисколько не испугался – шел
прямо на врага, сжав кулаки и наклонив голову. Когда импровизированная дубина
обрушилась ему на темя, капитан и не подумал уклониться, лишь слегка
покачнулся. Зато оглобля переломилась пополам, словно спичка.
Капитан снова схватил противника за плечи,
разбежался и швырнул, но уже не на землю, а об стену маяка. Просто
поразительно, как блондин от такого сотрясения не лишился чувств!
Шатаясь, он вскарабкался на крыльцо – хотел
ретироваться в дом, где у него, вполне возможно, имелось какое-нибудь другое
оружие защиты, более эффективное, чем трухлявая оглобля. Но Иона разгадал
намерение красивого барина, с ревом ринулся вперед и настиг его.
Исход поединка сомнений уже не вызывал. Одной
ручищей монах прижал бедного паладина к дверному стояку, а другую не спеша
отвел назад и сжал в кулак, готовясь нанести сокрушительный и даже, вероятно,
смертельный удар.
Тут госпожа Лисицына наконец справилась с
путами. Вскочила на ноги и с пронзительным, высочайшей ноты визгом понеслась
выручать своего защитника. С разбега прыгнула капитану на плечи, обхватила
руками, да еще и укусила в шею, оказавшуюся соленой на вкус и жесткой, будто
вяленая вобла.
Иона стряхнул невесомую даму с себя, как
медведь собаку: резко дернул туловищем, и Полина Андреевна отлетела в сторону.
Но от рывка капитан, стоявший на краю крылечка, утратил равновесие, покачнулся,
“взмахнул обеими руками, и Давид не упустил выгодного, неповторимого случая –
что было сил боднул детину лбом в подбородок.
Падение богатыря с, в общем-то, невеликой
высоты смотрелось монументально, словно свержение Вандомской колонны (Полина
Андреевна видела когда-то картинку, на которой парижские коммунары валят
бонапартов столп). Брат Иона грохнулся спиной оземь, а затылком впечатался в
тот самый бугристый камень, которым не так давно пытался воспользоваться как
орудием убийства. Это соприкосновение сопровождалось ужасающим треском; великан
остался недвижным, широко раскинув могучие руки.
– Спасибо Тебе, Господи, – с чувством
прошептала госпожа Лисицына. – Это справедливо.
Однако в ту же минуту устыдилась своей
кровожадности. Подошла к лежащему, присела, подняла вялое веко – проверить, жив
ли.
– Жив, – вздохнула она с облегчением. – Это же
надо такой крепкий череп иметь!
Соратник по схватке спустился по ступенькам,
сел на крыльцо, брезгливо посмотрел на разбитые костяшки пальцев.
– Да черт с ним. Хоть бы и сдох.
Не спеша, с интересом рассмотрел даму в
перепачканном нижнем белье. Полина Андреевна покраснела, прикрыла ладонью свой
постыдный синячище.
– А-а, вдова-невеста, – тем не менее узнал ее
красавец. – Знал, что свидимся – и свиделись. Ну-ка, ну-ка. – Он отвел в
сторону ее ладонь, присвистнул. – Какая у вас кожа нежная. Только упали, и
сразу кровоподтек.
Осторожно (показалось даже – нежно) провел
пальцем по синей коже. Госпожа Лисицына не отодвинулась. Объяснять, что синяк
не свежий, а вчерашний, не стала.
Удивительный блондин смотрел прямо в глаза,
его губы пытались раздвинуться в веселой улыбке, но не совсем успешно, потому
что из угла рта стекали алые капли.
– Вы храбрая, я таких люблю.
– Повернитесь-ка, – тихо сказала Полина
Андреевна, переводя взгляд с его лица на расцарапанное плечо. – Ну вот, у вас
вся спина ободрана. Кровь. Нужно обмыть и перевязать.
Тут он засмеялся, уже не обращая внимания на
разбитую губу. Щели меж белыми зубами тоже были красны от крови.
– Тоже еще сестра милосердия выискалась. На
себя бы посмотрели.
Встал, одной рукой обнял даму за плечи, другой
подхватил под колени, вскинул на руки и понес в дом. Полина Андреевна хотела
воспротивиться, но после всех нервных и физических испытаний сил у нее совсем
не осталось, а прижиматься к теплой, твердой груди решительного человека было
покойно и отрадно. Только что, еще минуту назад, всё было плохо, просто ужасно,
а теперь всё правильно и хорошо – примерно такое чувство владело сейчас
госпожой Лисицыной. Можно больше ни о чем не думать, не волноваться. Есть
некто, знающий, что нужно делать, готовый взять все решения на себя.
– Спасибо, – прошептала она, вспомнив, что еще
не поблагодарила своего избавителя. – Вы спасли меня от верной смерти. Это
настоящее чудо.
– Именно что чудо. – Красавец блондин
осторожно положил ее на топчан, накрытый медвежьей шкурой. – Вам, сударыня,
повезло. Я поселился здесь всего неделю назад. Маяк давно необитаем. Потому и
запустение, уж не взыщите.
Он обвел рукой комнату, которая Полине
Андреевне в ее нынешнем блаженном состоянии показалась необычайно романтичной.
В половине единственного окна вместо отсутствующего стекла была вставлена
свернутая бурка, зато через вторую половинку открывался превосходный вид на
озеро и синеющий поодаль Окольний остров. Из обстановки в помещении имелись
лишь колченогий стол, накрытый великолепной бархатной скатертью, мягкое
турецкое кресло с грудой подушек и уже упоминавшийся топчан. В почерневшем от
копоти камине постреливали не догоревшие за ночь поленья. Единственным
украшением голых каменных стен был пестрый восточный ковер, на котором висели
ружье, кинжал и длинный узорчатый чубук.
