О!
Полицмейстер схватился рукой за тугой
воротничок. Какие огромные, бездонные, странно мерцающие глаза! Какие впадинки
под скулами! А изгиб ресниц! А скорбная тень у беззащитных губ! Черт подери!
Отодвинув плечом зуброобразного брата Иону,
Лагранж приподнял кепи.
– Сударыня, я здесь впервые, никого и ничего
не знаю. Приехал поклониться святыням. Помогите человеку, который много и тяжко
страдал. Посоветуйте, куда вначале направить стопы горчайшему из грешников. К
монастырю? К Василискову скиту? Или, быть может, в какой-нибудь храм? Кстати,
позвольте отрекомендоваться: Феликс Станиславович Лагранж, полковник, в прошлом
кавалерист.
Лицо красавицы уже было прикрыто невесомым
ажуром, но из-под края вуалетки было видно, как прелестный рот скривился в
презрительной гримасе.
Оставив хитроумный, психологически
безошибочный апрош полицмейстера безо всякого внимания, девушка, которую
капитан назвал Лидией Евгеньевной, спрятала сверточек в ридикюль, грациозно
повернулась и пошла прочь.
Брат Иона тяжело вздохнул, а Лагранж заморгал.
Это было неслыханно! Сначала петербургская коза не удостоила прощанием, теперь
еще и это унижение!
Забеспокоившись, полковник достал из жилетного
кармана удобное зеркальце и проверил, не приключилось ли с его лицом
какой-нибудь неприятности – внезапной нервной экземы, прыща или, упаси Боже,
повисшей из носу сопли. Но нет, внешность Феликса Станиславовича была такой же
красивой и приятной, как всегда: и мужественный подбородок, и решительный рот,
и превосходные усы, и умеренный, совершенно чистый нос.
Окончательно настроение полковнику испортил
какой-то идиот в берете, невеликого росточка, но в гигантских темных очках. Он
преградил Лагранжу дорогу, зачем-то покрутил оправу своих клоунских бри л л ей
и пробормотал:
– Быть может, этот? Красный – это хорошо, это
возможно. Но голова! Малиновая! Нет, не годится! – И, уже совсем выйдя за рамки
приличного поведения, сердито замахал на полковника руками. – Идите, идите! Что
вы встали? Дуб! Чугунный лоб!
Ну и городок!
* * *
Гостиница “Ноев ковчег”, про которую Феликс
Станиславович знал от преосвященного, была хороша всем за исключением цен. Что
это такое – шесть рублей за нумер? То есть полковнику, разумеется, была вручена
некая сумма из личного архиерейского фонда, вполне достаточная для оплаты даже
и столь расточительного постоя, но полицмейстер проявил разумную
изобретательность, вообще в высшей степени ему свойственную: записался в книге
постояльцев, обозначив твердое намерение занять комнату по меньшей мере на три
дня, а после, придравшись к виду из окон, останавливаться в “Ковчеге” не стал,
сыскал себе пристанище поэкономней. Нумера “Приют смиренных” брали с
постояльцев всего по рублю – то есть выходило пять целковых в день чистого
прибытка. Отец Митрофаний не такая особа, чтоб в мелочах копаться, а если
когда-нибудь, при проверке отчетности, сунет нос консисторский ревизор, то вот
вам запись в книге: был в “Ноевом ковчеге” Ф.С.Лагранж, обозначился, а прочее
ерунда и домыслы.
Переночевав в комнатенке с видом на глухую
кирпичную стену монастырской рыбокоптильни, полицмейстер с утра выпил чаю и
немедленно приступил к рекогносцировке. Сведения, полученные преосвященным от
Алексея Степановича Ленточкина, нуждались во всесторонней тщательной проверке,
ибо вызывали сомнение решительно всем, и в первую очередь личностью самого
эмиссара, которого полковник немного знал и именовал про себя не иначе как
“попрыгун”. Мало того, что несерьезный и безответственный субъект, которому
после К-ских безобразий следовало бы состоять под надзором полиции, так еще и
съехал с ума. Кто его знает, когда у него в мозгах замутнение произошло –
может, в Арарат он прибыл уже полностью чикчирикнутым, а тогда вообще всё
враки.
Феликс Станиславович вооружился планом Нового
Арарата, поделил город на квадраты и в два часа прочесал их все, прислушиваясь
и приглядываясь. Примечательное заносил в особую тетрадочку.
У фонтанчика с целебной водой несколько
паломников респектабельного вида и почтенного возраста вполголоса обсуждали
минувшую ночь, которая выдалась светлой, хоть луна уже была на самом ущербе.
– Опять видели, – таинственно приглушив голос,
рассказывал господин в сером цилиндре с траурным крепом. – Псой Тимофеевич в
подзорную трубу наблюдал, с Зачатьевской колокольни. Ближе не рискнул. – И что
же? – придвинулись слушатели.
– Известно что. Он. Прошествовал по водам.
Потом луна за облако зашла, снова вышла, а его уж нет… Рассказчик
перекрестился, все прочие последовали ero примеру.
“Псой Тим.”, записал Лагранж, чтоб после
отыскать и опросить свидетеля. Но в ходе рекогносцировки он услышал пересуды
про вчерашнее водохождение не раз и не два. Оказалось, что кроме неизвестного
Псоя Тимофеевича за Постной косой с безопасного расстояния наблюдали еще
несколько смельчаков, и все что-то видели, причем один утверждал, что Черный
Монах не просто ходил, а носился над водами. Другой же и вовсе разглядел за
спиной Василиска перепончатые, как у летучей мыши, крылья (сами знаете, у кого
такие бывают).
В котлетной “Упитанный телец” полицмейстер
подслушал спор двух пожилых дам о том, следовало ли хоронить жену бакенщика и
выкинутого ею младенца в освященной земле и не произойдет ли теперь от этого
какого осквернения для монастырского кладбища. Недаром третьего дня у ограды
его видели – одна баба-просвирня, которая так напугалась, что доселе заикается.
Сошлись на том, что бакенщицу еще куда ни шло, а вот некрещеный плод
благоразумней было бы спалить и прах по ветру рассеять.
На скамье понадозерного сквера сидели
седобородые монахи из числа старшей братии. Пристойно, вполголоса рассуждали о
том, что любая сомнительность в вопросах веры ведет к шатанию и соблазну, а
один старец, которого прочие слушали с особенным вниманием, призывал Василисков
скит на время закрыть, дабы посмотреть, не утишится ли заступник, и если после
сего он буйствовать перестанет, значит, надобно Окольний остров оставить в
безлюдности как место нехорошее и, возможно, даже проклятое.
Полковник постоял за скамейкой, делая вид, что
любуется звездным небом (луна нынче в силу астрономических причин
отсутствовала). Пошел дальше.
Наслушался еще всякого. Оказывается, Василиска
по ночам видели не только на воде и у кладбища, но даже и в самом Арарате: близ
сгоревшей Космодамиановской церковки, на монастырской стене, в Гефсиманском
гроте. И всем, кому являлся, Черный Монах предостерегающе показывал в сторону
Окольнего острова.
