Отвернулся и даже не благословил монахиню на
прощанье, вот как осерчал.
* * *
На верхней палубе колесного парохода “Святой
Василиск”, деловито шлепавшего лопастями по темной воде Синего озера, стоял
представительный, хорошей комплекции господин в шерстяной клетчатой тройке,
белых гетрах, английском кепи с наушниками и заинтересованно рассматривал свое
отражение в стекле одной из кают. Панорама подернутой вечерним туманом бухты и
мерцающих огней Синеозерска пассажира не привлекала, он был повернут к этому
лирическому пейзажу спиной. Подвигался и так, и этак, чтобы проверить, хорошо
ли сидит пиджак, тронул свои замечательно подкрученные усы, остался доволен.
Разумеется, синий, шитый золотом мундир был бы во стократ лучше, подумал он, но
настоящий мужчина недурно смотрится и в статском платье.
Дальше любоваться на себя стало невозможно,
потому что в каюте зажегся свет. То есть сначала в темноте прорезалась узкая
щель, быстро превратившаяся в освещенный прямоугольник, и обрисовался некий
силуэт; потом прямоугольник исчез (это закрыли дверь в коридор), но в следующую
же секунду вспыхнул газовый рожок. Привлекательная молодая дама отняла руку от
рычажка, сняла шляпку и рассеянно поглядела на себя в зеркало.
Усатый пассажир и не подумал отойти –
напротив, придвинулся еще ближе к стеклу и окинул стройную фигуру дамы
внимательным взглядом знатока.
Тут обитательница каюты наконец повернулась к
окну, заметила подглядывающего господина, ее бровки взметнулись кверху, а губки
шевельнулись – надо полагать, она воскликнула “ах!” или еще что-нибудь в том же
смысле.
Красивый мужчина нисколько не смутился, а
галантно приподнял кепи и поклонился. Дама вновь бесшумно задвигала губами,
теперь уже более продолжительно, но значение неслышных снаружи слов опять
угадывалось без труда: “Что вам угодно, сударь?”
Вместо того чтоб ответить или, еще лучше,
удалиться, пассажир требовательно постучал костяшками пальцев по стеклу. Когда
же заинтригованная путешественница приспустила раму, сказал ясным и звучным
голосом:
– Феликс Станиславович Лагранж. Простите за
прямоту, мадам, я ведь солдат, но при взгляде па вас у меня возникло ощущение,
будто кроме нас на этом корабле никого больше нет. Лишь вы да я, а больше ни
души. Ну не странно ли?
Дама вспыхнула и хотела молча закрыть раму
обратно, но, повнимательней взглянув на приятное лицо солдата и в особенности
на его круглые, до чрезвычайности сосредоточенные глаза, вдруг как бы
задумалась, и момент проявить непреклонность был упущен.
Вскоре полковник и его новая знакомая уже
сидели в салоне среди паломников (все сплошь исключительно приличная публика),
пили крюшон и разговаривали.
Собственно говорила главным образом Наталья
Геприховна (так звали даму), полицмейстер же рта почти не раскрывал, потому что
на первой стадии знакомства это лишнее – только загадочно улыбался в душистые
усы и обожал собеседницу взглядом.
Порозовевшая дама, жена петербургского
газетного издателя, рассказывала, что, устав от суетной столичной жизни, решила
омыться душой, для чего и отправилась на священный остров.
– Знаете, Феликс Станиславович, в жизни вдруг
наступает миг, когда чувствуешь, что так более продолжаться не может, –
откровенничала Наталья Генриховна. – Нужно остановиться, оглянуться вокруг,
прислушаться к тишине и понять про себя что-то самое главное. Я потому и
поехала одна – чтобы молчать и слушать. И еще вымолить у Господа прощение за
все вольные и невольные прегрешения. Вы меня понимате?
Полковник выразительно поднял брови: о да!
Час спустя они прогуливались по палубе, и,
прикрывая спутницу от свежего ветра, Лагранж свел дистанцию меж своим
мужественным плечом и хрупким плечиком Натальи Генриховны до несущественной.
Когда “Святой Василиск” вышел из горла бухты
на черный простор, ветер вдруг сделался резок, в борт принялись шлепать
сердитые белозубые волны, и полковнику пришлось то и дело подхватывать даму за
талию, причем каждый следующий раз его рука задерживалась на упругом боку чуть
дольше.
Матросы-монахи в поддернутых подрясниках
бегали по палубе, укрепляя расплясавшиеся спасательные шлюпки, и привычной
скороговоркой бормотали молитву. На мостике виднелась массивная фигура
капитана, тоже в рясе, но при кожаной фуражке и с широким кожаным поясом
поперек чресел. Капитан кричал в рупор хриплым басом:
– Порфирий, елей те в глотку! Два шлага
зашпиль!
На корме, где меньше неистовствовал ветер,
гуляющие остановились. Окинув взором бескрайние бурные воды и низко
придвинувшееся черно-серое небо, Наталья Генриховна содрогнулась:
– Боже, как страшно! Словно мы провалились в
дыру меж временем и пространством!
Лагранж понял: пора начинать атаку по всему
фронту. Оробевшая женщина – все равно что дрогнувший под картечью неприятель.
Провел наступление блестяще. Сказал, перейдя
на низкий, подрагивающий баритон:
– В сущности я чудовищно одинок. А так,
знаете, иногда хочется понимания, тепла и… ласки, да-да, самой обыкновенной
человеческой ласки.
Опустил лоб на плечо даме, для чего пришлось
слегка согнуть колени, тяжко вздохнул.
– Я… Я отправилась в Арарат не затем, –
смятенно прошептала Наталья Генриховна, словно бы отталкивая его голову, по в
то же время перебирая пальцами густые волосы Феликса Станиславовича. – Не
делать новые грехи, а замаливать прежние…
– Так заодно уж всё разом и замолите, – привел
полковник аргумент, неопровержимый в своей логичности.
Еще через пять минут они целовались в темной
каюте – пока еще романтично, но пальцы полицмейстера уже определили дислокацию
пуговок на платье Натальи Генриховны и даже потихоньку расстегнули верхнюю.
Среди ночи Феликс Станиславович очнулся от
сильного толчка, приподнялся на локте и увидел совсем близко испуганные женские
глаза. Хоть узкое ложе не было приспособлено для двоих, полковник, как впрочем
и всегда, почивал самым отличным образом, и если уж пробудился, то, значит,
удар был в самом деле нешуточный.
– Что такое? – Лагранж спросонья не вспомнил,
где он, но сразу посмотрел на дверь. – Муж?
Дама (как бишь ее звали-то?) тихонько
выдохнула:
– Мы тонем…
Полковник тряхнул головой, окончательно проснулся
и услышал рев шторма, ощутил сотрясание корабельного корпуса – даже странно
стало, как это любовников до сих пор не вышвырнуло из кровати.
