– Мы этого не узнаем, – мрачно ответила я, – о
ком или о чем беспокоился Ласкин, останется тайной. Может, это просто были
бессвязные звуки? Но я пошла на поводу у Лизаветы, которая…
Пришедшая в голову мысль заставила меня
примолкнуть, а Зоя сказала:
– Крыса! Константин Львович кричал не потому,
что увидел грызуна! Это был вопль злости. «Крыса» – означало «предательница».
Ерофеев увидел порнооткрытки с изображением жены.
– Новый вопрос, – промямлила я, – если
Лизавета оставила Катю умирать страшной смертью в сундуке, зачем она потом
рассказала мне про мачеху и потребовала ее найти?
Спустя несколько дней в рабочем кабинете Зои
собралась теплая компания, в состав которой входили начальница отдела
нераскрытых преступлений, я и Соня.
– Как Константин Львович воспринял весть об
убийстве Кати? – поинтересовалась Зоя.
Соня ответила:
– Ужасно. Я пока переехала в гостиницу, будем
продавать участок вместе со старой дачей и новым особняком.
– Отлично понимаю Ерофеева, – кивнула я, –
надеюсь, он быстро оправится от удара судьбы.
– Муж находится под пристальным вниманием
врачей в больнице, надеюсь, ему скоро разрешат улететь в Швейцарию.
– Вы собрались за границу? – уточнила Зоя.
Соня кивнула.
– Да, Константину Львовичу необходимо
развеяться. Зачем я вам понадобилась?
Мы с Зоей обменялись короткими взглядами, я
откашлялась.
– Закон обязывает рассказать Ерофееву о
результатах вскрытия тел Екатерины и Елизаветы.
– С ума сошли? – возмутилась Соня. – Хотите
его убить?
– Конечно, нет, – сказала Зоя, – поэтому мы
позвали вас.
– Меня? – отпрянула Сонечка. – Придется
смотреть на жуткие снимки?
– Нет, – успокоила я Ерофееву, – мы все на
словах сообщим. Или вам, или мужу.
– Бюрократия, – заныла Зоя. – Нельзя отправить
дело в архив без соблюдения всех формальностей. Вдруг кому-то спустя пару лет
придет в голову потревожить бумаги. А там нет подписанного родственниками акта
о вскрытии, начнут байду по новой.
Я с укоризной покосилась на Зою. Ну, это она
переборщила. Соня, как все обыватели, не имеет ни малейшего понятия о судопроизводстве
и милицейских правилах. Ерофеева может предположить, что от родственника (вот
уж глупость!) требуется скрепить подписью заключение медэксперта. Но в то, что
сбагренное с рук дело возьмут и вновь возбудят по прихоти какого-то случайно
заглянувшего в архив сотрудника, не поверит никто.
– Или вам, или мужу, – повторила Зоя, –
решайте.
– Уж лучше я возьму это на себя, – кивнула
Соня.
Зоя достала из ящика папку.
– Начнем с Елизаветы. В ее крови обнаружено
снотворное, на бортике ванны бокал с недопитым вином, на нем отпечатки Лизы.
Вопросов нет. Она для храбрости напилась. На ее запястьях и щиколотках порезы,
сделанные пилкой для ногтей. Острая железка лежала в ванне на дне, на ней нет
отпечатков, но это тоже объяснимо – горячая вода смывает следы. Но дальше!
Почему отсутствуют пробные порезы?
– Что? – не поняла Соня.
Я безмятежно улыбнулась.
– Судебная медицина точная наука. Большинство
людей, решивших вскрыть себе вены, сначала делают неглубокие царапины, а лишь
потом наносят смертельные ранения. Такие порезы эксперты называют пробными, и
они характерны для большинства тех, кто решил покончить с собой таким способом.
Лиза действовала на удивление хладнокровно и резко. Она несколькими точными
движениями располосовала себе руки и ноги.
– Уже нанеся первое увечье, Лиза должна была
ощутить сильную боль, – подхватила Зоя, – но она не обратила на нее внимания.
Не женщина, а спартанский мальчик, которому пленница-лиса слопала полтела. Если
помнишь, подросток молчал, чтобы враги не услышали его крики. А еще экспертиза
способна установить: сам человек вскрыл себе вены или ему помогли. Это видно по
ранам.
Соня заморгала.
– Ничего не понимаю.
Зоя кивнула.
– Конечно. Вы не специалист. Хотите, расскажу
одну историю?
– Могу помочь, – оживилась я. – Жили-были две
девочки. Одна очень богатая, другая очень бедная. Богатая, как водится, любила
капризничать, у нее был дурной характер, она могла нахамить и тут же полезть
целоваться.
– Хорошо иметь обеспеченного папочку, – с
завистью перебила меня Зоя, – можно позволить себе быть самой собой. А бедной
девочке приходилось постоянно играть роль. Она зависела от богатой подруги,
получала от нее платья, игрушки. Папа-олигарх симпатизировал подружке дочурки,
и в один прекрасный момент та подумала, почему бы не стать мачехой своей
одноклассницы. Подумаешь, что ей мало лет, годы пролетят – не заметишь, а в
восемнадцать лет уже на законных основаниях можно идти в загс. Так?
– Точно, – согласилась я, – но олигарх
отправил девочек в Швейцарию, а когда те вернулись, у него уже была жена Катя,
кстати, молодая и красивая. Ей было не намного больше лет, чем бедной девочке,
строившей матримониальные планы. Это совсем взбесило нищенку.
– Бедность заставляет рано взрослеть, –
философски заметила Зоя. – Обычно в двенадцать лет думают о куклах или первой
любви к однокласснику, но у нашей девочки были серьезные планы, она не хотела
оставаться нищей, мечтала стать женой богатого человека и… упс! Место занято
почти ровесницей! Как обидно!
– Вы имеете в виду меня? – возмутилась Соня. –
С ума сошли! Да и…
