– Чай! – услышала я ее визгливый голос. – Но
не ваш дурацкий, со льдом и мятой, а нормальный. Сообразила?
– Да, – почти без акцента ответила та.
– И пирожных, – приказала Нина. – Два… нет,
три.
Официантка кивнула и подошла ко мне,
пристроившейся через несколько столиков.
– Кофе, – попросила я, – с молоком.
– Есть только сливки, – уточнила официантка.
– Без разницы, – согласилась я, краем глаза
следя за Ниной.
Моя «дичь» сняла очки, бросила их на столик,
потом встала и исчезла за деревянной дверкой с буквами «WC».
Я расслабилась – можно перевести дух,
блондинка отправилась мыть лапки. В забегаловке довольно много народа, долго в
сортире Нине не просидеть.
Очень скоро мне принесли восхитительный кофе,
а на столик Нины официантка поставила фарфоровый чайничек и тарелку с эклерами.
Я одним махом выпила кофе, и тут же услышала звон, а потом негодующий женский
голос. Кричали по-гречески, но смысл был мне понятен. Полная женщина отчитывала
девочку лет восьми, которая уронила на себя вазочку с мороженым. Малышка
заревела и побежала в туалет. В ту же минуту к двери санузла подскочила старуха
в черном платье. Дернула створку раз, другой и разразилась тирадой на
греческом. Мать проштрафившегося ребенка ответила что-то резкое. Бабка топнула
ногой и добавила в голос децибел.
– Хотите еще кофе? – спросила у меня
официантка.
– Нет, спасибо, – ответила я. – Что говорят
друг другу дамы?
Девушка с подносом махнула рукой.
– А… Пожилые люди очень нетерпимы. Девочка
опрокинула на одежду мороженое, пошла умыться и заперла дверь. Бабка вопит: «Ей
нужен только умывальник, пусть откроет». Мать возражает: «Подождите, не лезьте
к ребенку».
– Там одна кабинка? – напряглась я.
– Унитаз и раковина, – пояснила подавальщица.
– Кафе крохотное, этого вполне хватает, если скандалисты, вроде старухи, не
появятся.
Дверь ватерклозета распахнулась, девочка вышла
наружу, бабка что-то прошипела и исчезла в туалете. Малышка зарыдала, мать
подбежала к ней, обняла, стукнула ногой в створку санузла, потом с негодованием
бросила несколько слов в лицо официантке и ушла, таща за собой плачущую дочку.
– Вот весело! – оттопырила губу официантка. –
Теперь я виновата.
Я глянула на белый чайник, эклеры, на темные
очки Нины, лежащие на столе, и спросила:
– Из туалета есть второй выход?
– Да, – кивнула официантка. – С той стороны
еще одно кафе, у нас кабинка общая.
Я сунула девице деньги и подлетела к двери с
буквами «WC». Старуха, очевидно, решила поселиться в туалете – минуты текли, а
она не собиралась выходить. В конце концов я повернула латунную ручку, в ту же
секунду пластиковая створка распахнулась, пожилая гречанка с грацией парохода
выплыла наружу и стала гневно говорить мне непонятные слова.
– Пардон, мадам, – бойко ответила я, сдвинула
ее в сторону, вошла в крохотное помещение, увидела на противоположной стене
дверь, пнула ее и очутилась в другом кафе.
Нины там не оказалось. Я огляделась, потом
плюхнулась на свободный стул. Блондинка была намного умнее, чем казалось, она
заметила слежку, но не подала вида, а ловко избавилась от меня. Может, Жаклин
посоветовала Нине соблюдать крайнюю осторожность. В общем, меня обвели вокруг
пальца, обштопали по полной программе…
– Кофе? – прочирикали над ухом.
– Нет, – ответила я и вышла на шумную улицу.
Ну ничего, хорошо смеется тот, кто стреляет
последним. Погоди, Ниночка, еще вернешься домой! Приеду к тебе вечером и ни за
что не отстану, пока не вытрясу из тебя, противной балаболки и обманщицы,
правду про Жаклин. А сейчас съезжу к Розе, экономке семейства Калистидас.
Глава 13
Маленький серый дом, очень похожий на
московскую хрущевку, прятался под горой. Я взобралась на четвертый этаж и
попыталась отдышаться. От столичного дешевого жилья греческий вариант отличался
весьма потертой ковровой дорожкой на лестнице и запахами. У москвичей на
лестницах воняет кошками да щами, а на всех подоконниках стоят жестяные банки
из-под растворимого кофе, набитые окурками, поскольку жены выгоняют мужей
дымить в подъезд. А у греков в парадном витала гарь от оливкового масла,
интенсивный аромат чеснока и какой-то едкой парфюмерии – то ли дешевых духов,
то ли освежителя воздуха. У каждой двери стояла маленькая мисочка, наполненная
сухим кормом. В Греции любят кошек и подкармливают их. Наверное, в
благодарность за заботу киски не гадят на лестничных площадках.
Очутившись около нужной двери, я поискала
звонок, не нашла его, зато обнаружила прикрепленное кольцо и постучала железкой
о деревяшку. Послышался тихий щелчок, на пороге возникла совершенно седая
старушка в больших очках, за стеклами которых блестели неожиданно молодые,
яркие глаза.
– Здравствуйте, – улыбнулась я.
Старуха произнесла что-то по-гречески.
– Роза? – спросила я.
Хозяйка квартиры сделала шаг назад и ответила:
– Ноу.
– Sprechen Sie deutsch?
– Ноу, – помотала головой хозяйка, – дойч ноу,
инглиш йес!
Очевидно, у старушки плохие зубные протезы, потому
что при разговоре она чмокала и не очень четко выговаривала слова.
Я вполне свободно владею немецким языком, а
вот английского не знаю, но, порывшись в глубинах памяти, сумела составить
необходимую фразу.
– Э… э… ай вонт спикен Роза!
– Ноу, ноу!
– Ай фром Москва, фром Раша, – ощущая себя
полной идиоткой, продолжала я.
Гречанка развела руками и решительно велела:
– Гоу!
– Ноу, – в рифму ответила я. – Плиз… э… ватер…
Ай вонт пить… дринк… буль-буль…
Старуха поняла просьбу незваной гостьи, на ее
лице появилась улыбка, она кивнула и поманила меня:
– Камин…
Сначала я опешила: при чем здесь печь в
гостиной? Потом сообразила: меня по-английски приглашают войти, и быстро
перешагнула порог. Хозяйка довела меня до небольшой комнаты, указала на
протертый диван, подошла к приземистому буфету, протянула руку к большому
кувшину, громоздившемуся между ярким фото в резной рамке и квадратными часами…
