– И вы молча ушли? – поразилась я.
Баба Нила скривила губы:
– Нет, наступила на горло гордости, руку
протянула, взмолилась: «Не хочешь брату помочь, мне слегка пособи, много не
прошу, дом отремонтировать надо, котел отопления сломался, починить нельзя».
Федя так удивился! «Почему? – говорит. – Любую вещь можно отремонтировать». Я
ему и брякни: «Но не тогда, когда она померла! Старье, рухлядь».
Мамонтов посмотрел на меня внимательно и вдруг
говорит: «Однако во времена моего детства у вас было другое на сей счет мнение.
Я за школьные годы ни разу новых ботинок или хорошей одежды не носил, таскал за
Коляном обноски. Придется вам теперь котел донашивать».
– Сукин сын, – возмутилась я, – он не понимал,
что у вас элементарно не было денег на экипировку двоих детей?
Баба Нила пожала плечами:
– Нет. Все детство молчал, злобу копил.
– Вы имеете право на алименты от сына! –
вспыхнула я.
Старуха выпрямилась на табуретке и сложила
руки на коленях:
– Он мне не родной, по документам посторонний,
ни малейшей связи у нас нет. А кабы и была, то я не запачкаюсь, последнее дело
у сына деньги отнимать.
– Федор давно потерял счет миллионам, – не
успокаивалась я.
Баба Нила пошевелила артритными пальцами:
– Знаешь, как у нас в России? Сегодня царь,
завтра рукавицы на зоне шьешь. Опасная у Феди работа, ни жены, ни детей не
завел, все на алтарь бизнеса положил. Мы с ним давно чужие. Пойду Коляна
разбужу, он сегодня куда-то собрался. Ты уж извини меня за сопли. Чашку, ну ту,
что разбилась, Сергей подарил, незадолго до своей смерти принес и говорит:
«Держи, Нилушка, красивая кружка?» Я давай охать: «Зачем купил, небось дорого».
А муж в ответ: «Побаловать тебя захотел. Это будет твой счастливый бокал,
всегда из него чай пей». Я чашку берегла, никому не давала и, видишь, разбила.
Сгорбив спину, баба Нила встала, взяла веник и
начала заметать осколки. Я, не зная, как утешить старуху, растерянно молчала, а
та внезапно выпрямилась:
– Такая же кружка у Федьки была, он, когда мою
увидел, истерику закатил, ногами топал! Сергей в магазин сгонял и сыну тоже
купил. Уж не знаю, цела ли она у него. Хотя навряд ли, он теперь на золоте ест.
Слышь, Лампа, ты никому про наше родство с Мамонтовым не брякни. Колян приказал
о Федьке навсегда забыть, велел на иконе поклясться, что ни словом о нем не
обмолвлюсь. Да и, признаться, я Федора давно из сердца и ума выкинула. Сегодня
из-за чашки расстроилась, она мне самая дорогая вещь была, вот и замолола
языком. Сделай одолжение, похорони то, что слышала.
Я наклонила голову:
– Баба Нила, простите! В свое время я после
отита заработала осложнение и сейчас плоховато слышу. Извините, я просто кивала
головой, ваши слова не разобрала, поняла лишь, что вас расстроила разбитая
чашка.
Старуха собрала осколки на совок и, ссыпая их
в мусорное ведро, пробормотала:
– Спасибо.
Глава 24
Я не читаю журнал «Форбс» и не слежу за
списком самых богатых людей России. У меня есть подруга, Анюта Филиппенко, она
журналистка и не так давно брала интервью у Мамонтова. Отлично помню реакцию
Анютки. Сразу после свидания с богачом Филиппенко примчалась в Мопсино и
затараторила:
– Ну, ваще, он странный! Никогда не подумаешь,
что такой кент способен бабло косой косить.
– Дурно воспитанный мужлан? – предположила я.
– В процессе общения с тобой сморкался при помощи пальцев, шумно рыгал, клал
ноги на стол?
Анюта стрельнула глазами:
– Нет, внешне он милый, одет шикарно. Я тоже в
грязь лицом не ударила, прикинулась по моде, сапоги-ботфорты, юбочка кожаная,
волосы уложила, маникюр, косметика, духи. Федор не женат, никаких сплетен о его
личной жизни не ходит, ну вот!
– И ты решила понравиться одинокому олигарху?
– бесцеремонно спросила я.
– Зарплата у меня, знаешь ли, не ахти, хотя
возможности у журналистов хорошие, – созналась Анюта, – да зря я старалась, он
никакого внимания на мои ноги не обратил.
– Хам! – подначила я приятельницу. – Девушка
столько усилий потратила, а он не впечатлился.
– Мамонтов велел подать кофе, коньяк,
пирожные, – перечислила Филиппенко, – продемонстрировал респект по отношению к
прессе. Мило улыбался, но интервью не получилось.
– Почему?
– Задаю ему вопрос о бизнесе, отвечает его
консультант, спрашиваю о личном, вещает адвокат, – вздохнула Анюта. – Сам
олигарх лишь головой в такт кивал.
– Вероятно, у Мамонтова был негативный опыт
общения с прессой, – предположила я, – вот он и принял меры предосторожности.
– Я же не из «Желтухи», – вознегодовала Анюта,
– а из солидного бизнес-издания. Меня цвет его трусов и количество любовниц не
волнуют. Речь шла о том, как выжить в трудное время малым предприятиям. О
кредитовании и еще куда сейчас лучше вкладывать средства. Неужели у Мамонтова
нет собственного мнения? Кстати, он с репортерами не встречается, в теле– и
радиопрограммах не участвует, по тусовкам не ходит, в светской жизни не
блистает, на выставках-презентациях не бывает. Бирюк.
– Ну и не обращалась бы к нему, – пожала я
плечами.
Филиппенко вскинула голову:
– Главный редактор мне череп прогрыз, хотел
напечатать материал с Мамонтовым, эксклюзив, понимаешь. Во я нахлебалась! Три
месяца с его секретаршей общалась! Просто женщина-робот! Ну, в конце концов
договорилась, его в компании юриста и помощника увидела, затем статью на визу
отправила. Они ее тридцать дней изучали. Начальник чуть концы не отдал, каждое
утро мне мозги бором сверлил: «Где интервью с Мамонтовым?»
Я звоню в офис олигарха, секретарь говорит:
«Минуту, соединяю с помощником». А тот заявляет: «Работаем, подбираем
правильные формулировки, завтра получите текст».
Проходит названный срок, а в электронке –
фига. Бегу по новому кругу. В конце концов мне объявили: «Мамонтов уехал в
Швейцарию».
– Никогда не мечтала о журналистике, а после
твоего рассказа очень рада, что не имею ни малейшего отношения к прессе, –
выдохнула я.
– Ну не все такие гоблины, – протянула Анюта,
– встречаются на тернистом пути вполне нормальные люди.
