– Лучше сама буду говорить, – повысила тон
Привалова. – Мне до смерти недолго, надо навести порядок в делах. Не хочу уйти
на тот свет, оставив плохую память о себе у дочери Люсеньки.
– Но… – снова заикнулась я.
– Тише, – властно сказала старуха, – слушай,
не перебивай. Когда я вчера позвонила тебе, сказала: «Милая Машенька, приезжай,
выслушай мой рассказ, он наведет полнейшую ясность в твоей голове», ты сурово
ответила: «Мама умерла, ваши слова не имеют для меня никакого смысла, забудьте
этот номер телефона, нам не о чем беседовать!» Я очень расстроилась и даже
заплакала, но потом поняла: ты имеешь право меня ненавидеть, потому что не
знаешь правды. Я никому не могла ее сообщить, но очень трудно уходить на тот
свет, зная: здесь остается человек, который испытывает ко мне несправедливую
злость. И сейчас я счастлива, что ты переменила мнение. Итак…
– Валентина Михайловна, подождите! –
воскликнула я.
– Нет! – затрясла головой старуха. – Если ты
не дашь мне сказать, я умру с огромным грузом на совести. Думаешь, мне легко
было решиться на звонок тебе? Не перебивай, выполни последнее желание
несчастной женщины, которую ты зря проклинаешь.
Из глаз Валентины Михайловны потекли слезы,
мне было очень неудобно и некомфортно. Но сейчас уже поздно называть свое
настоящее имя, придется выслушать чужие секреты. Настоящая Маша Николаева,
похоже, совсем не торопится в дом престарелых, и роль исповедника досталась
мне.
Глава 33
Одинокая Люсенька, мама Маши и подростка Юры,
познакомилась со вдовцом Федором в тот год, когда дочери Николаевой исполнилось
семнадцать, а сыну четырнадцать. Девушка хотела своей маме счастья, Привалов
Маше сразу понравился. Люся же мгновенно влюбилась в него и откровенно ждала
предложения руки и сердца. Но ей так и не удалось сменить в паспорте фамилию.
Как-то вечером к Николаевым приехала Валентина Михайловна и заперлась с Люсей в
ее спальне. Женщины явно не хотели, чтобы их разговор слышала Маша, но та
отлично знала: если залезть в детской под стол и прислониться ухом к дырке, из
которой выходит труба отопления, то станешь невидимым участником беседы.
– Замуж за Федора ты не пойдешь, – отрезала
Валентина Михайловна, – я не разрешу своему сыну завести еще одну семью, его
супруга Вета скончалась меньше года назад.
– Но почему? – заикнулась Люся. – Я хорошая
хозяйка, люблю Федю, буду о вас заботиться.
– Я не нуждаюсь в ваших ухаживаниях, –
отрезала потенциальная свекровь. – Порви с Федором, иначе случится несчастье.
В подобном ключе диалог шел больше часа, потом
старуха перешла на едва различимый шепот, и Маша не услышала эту часть беседы.
Затем Люся разрыдалась и пообещала:
– С сегодняшнего дня никаких встреч с Федей.
– Ну и славно! – воскликнула гостья. – Прощай.
Мама плакала так горько, что у Маши
переворачивалось сердце. Девушка вылетела из детской и успела остановить
Валентину Михайловну у выхода.
– Как вам не стыдно? – запальчиво закричала
студентка-первокурсница. – Не лезьте в чужую любовь! Кто вам разрешил рушить
мамино счастье?
– Ты еще маленькая, – вздохнула мать Федора. –
Не волнуйся, твоя мама скоро утешится и найдет другого.
– Я вас всю жизнь проклинать буду, – топнула
ногой Маша. – Мама после папиной смерти в дядю Федю влюбилась. Чтоб вы сдохли
за свою злость! Чем вам моя мама в невестки не годится?
Валентина Михайловна в ответ на грубость
девушки не возмутилась. Она спокойно сказала:
– Надеюсь, что когда-нибудь я не побоюсь
рассказать тебе правду. На самом деле вам обеим следует меня благодарить, я вас
от большой беды спасла…
Валентина Михайловна судорожно вздохнула и
прижала руки к груди.
– Вам плохо? – испугалась я.
Пожилая дама покачала головой.
– Нет, просто вспомнила, как ты несколько раз
звонила мне и голосом, полным ненависти, говорила: «Знайте, я проклинаю вас,
пусть у вас случится беда» – и бросала трубку. Правда, вот уже некоторое время
ты не звонишь, но, думаю, это не потому, что простила меня, а из-за того, что я
переехала сюда, отдав свою квартиру в обмен на приют. Тебя не удивляет, что я,
имея сына, живу здесь, получаю заботу не от него, а от посторонних людей?
– Ну… – протянула я, не зная, как реагировать
на услышанное, – это немного странно, конечно, но бывает и такое.
Валентина Михайловна кашлянула.
– Говорить буду я, а ты слушай. Федор в
детстве был замечательным ребенком, тихим, спокойным. Во дворе с мальчишками не
бегал, футболом не увлекался, в основном сидел дома, рисовал в альбоме. Сейчас
я понимаю, что мне следовало обратить пристальное внимание на поведение сына и
спросить себя: почему абсолютно здоровый физически мальчик не проявляет
интереса к солдатикам и машинкам, отчего он предпочитает компанию девочек и
категорически не желает заниматься спортом? Но я радовалась, что у нас с мужем
сын не драчун, не хулиган, а послушный ребенок, которого не тянет на
безобразия. Став подростком, Федя не прикасался к алкоголю, не якшался с
парнями во дворе, не матерился, не бегал за размалеванными девицами, учился на
одни пятерки и имел талант рисовальщика. Я могла только радоваться…
И Валентина Михайловна была счастлива. Ее
подруги, имевшие сыновей, откровенно завидовали Приваловой.
Окончив десятый класс, Федор без всяких
проблем поступил в художественное училище. Когда сын стал студентом, Валентина
Михайловна почувствовала беспокойство: он по-прежнему проводил вечера дома, но
ведь у молодого человека должна быть компания, девушки, любовь-морковь и песни
под гитару у костра. Однако ближе к Новому году Федя вдруг резко повеселел,
попросил мать купить ему новые рубашки и стал приходить домой после полуночи.
Все говорило о том, что будущий художник влюбился.
Второго января Валентина Михайловна вместе с
мужем уехали в Подмосковье. Супруги предполагали остаться в санатории до
тринадцатого числа, но пятого там случилась авария – лопнула труба
водоснабжения, и Приваловы неожиданно вернулись домой. В квартиру супруги вошли
после полуночи. В комнате Феди было тихо, но из-под двери пробивалась полоска
света. Мать, не думая ни о чем дурном, толкнула створку и замерла, пораженная
увиденным.
Любимый сын был в постели не один. Под одеялом
с ним лежал светловолосый паренек, которому по виду можно было дать лет
двенадцать-тринадцать.
