– А вам душевного спокойствия в момент
очередной молитвы, – пожелала я и вышла на улицу.
– Евлампия… – тихо окликнула меня Евдокия.
Я обернулась.
– Да?
– Татьяна хороший человек, – еле слышно
произнесла Евдокия, – она не могла никого убить. Не видела я в ней
озлобленности и ярости темной не ощущала.
– Вы что-то знаете! – обрадовалась я. –
Расскажите, пожалуйста.
Евдокия привычно поправила платок.
– Сплетен не люблю, люди дурное болтают и врут
много. Небось вы к Надежде собрались?
– Угадали, – подтвердила я.
– От нее вы лишь ругань услышите, – посетовала
Евдокия. – Ни слова правды не скажет, ненавидела она Ирину! Ох, как злобилась,
по сию пору ее имени слышать не может.
– Почему? – оживилась я.
Евдокия неожиданно вынула из кармана платья
дешевый мобильный.
– Ступайте на улицу Весеннюю, в двенадцатый
дом. Там живет Серафима Буравкина. Позвоню ей, предупрежу, что придете. Фиме
можно говорить, а меня положение молчать обязывает.
Не веря своей удаче, я, спрашивая у редких
прохожих дорогу, поторопилась в центр Казакова и без всяких приключений
добралась до небольшого, покосившегося на один бок дома из темных, почти черных
бревен.
– Не скребись, входи смело! – закричали из
глубины избы, когда я постучала в щелястую дверь. – Туфли скинь и ступай без
стеснения.
Серафима могла служить примером для многих
хозяек. В отличие от неряхи Тамары Макеевой, у которой даже гадальные карты
были покрыты слоем грязи, Буравкина содержала дом в идеальной чистоте.
– Звонила мне Евдокия, – объявила старушка, –
велела тебе кой-чего рассказать. Меня зови бабой Симой. Ты Евлампия?
Я кивнула.
– Танькой Приваловой интересуешься? – сразу
приступила к сути вопроса бабушка. – Хорошая девочка, да родители ей достались
неладные. Ирка без головы жила. Такое учудила!
– Что именно? – не сдержала я любопытства.
Баба Сима нахмурилась.
– Народ болтал разное, а дыма без огня не
бывает. Хотя виноватить его нельзя – он тоже человек, не справился с
вожделением. Не самый страшный грех, его надо прощать мужикам. Слабые они.
– Пожалуйста, попонятнее, – взмолилась я.
Баба Сима подняла указательный палец.
– Сплетни перескажу, а уж есть в них правда
или нет – сама решай.
Я вцепилась пальцами в край стола и закивала,
словно китайский болванчик. Старушка вытерла рот носовым платком и начала
излагать стародавнюю историю…
Местный священник, отец Иоанн, был
замечательным человеком – не жалея себя, помогал прихожанам, поддерживал их в
беде, радовался на свадьбах и крестинах. Для каждого мирянина, даже
неверующего, батюшка всегда находил доброе слово и никому не отказывал в помощи.
В очень непростые для церкви советские, атеистические годы отец Иоанн сумел
завоевать доверие не только стариков, но и молодежи. К нему прибегали со всех
близлежащих деревень подростки, чтобы пожаловаться на плохие отношения с
родителями, конфликт с учителями или попросить совета в вопросах любви. Люди
считают священников стариками, никто из селян не видел за не очень окладистой
бородкой и черной рясой отца Иоанна его истинный возраст. А ему было всего
двадцать пять лет. Жена его, матушка Прасковья, была приятной, хозяйственной
женщиной. Она с радостью занималась с юными прихожанами, открыла при церкви
кружок вышивания. Было видно, что Прасковья любит малышей и станет отличной
матерью.
Как-то раз матушка поехала в Москву за
книгами. По пути на станцию автобус перевернулся, все пассажиры остались живы,
отделались небольшими царапинами от разбившихся стекол. А вот Прасковье не
повезло – она сломала позвоночник.
Несколько лет матушка недвижимо пролежала в
постели. Отец Иоанн ухаживал за ней как мог, но ему часто приходилось оставлять
супругу одну. Прасковья не жаловалась на жизнь, как истинно верующий человек
она молча несла свой крест, отец Иоанн переживал за супругу и в конце концов
нанял ухаживать за ней Ирину Привалову.
Ирочке едва исполнилось четырнадцать, когда
она переступила порог дома священника. Но, несмотря на юный возраст, девочка
была хорошей хозяйкой, а отец Иоанн получил возможность изредка ездить в Москву
за книгами и нотами – священник любил играть на пианино. Если кто-то удивлен,
что за матушкой стала присматривать девочка, то напомню: в деревне подросток
четырнадцати лет – уже работник. Ира провела в доме отца Иоанна два года. Потом
она забеременела от дачника Федора, благополучно вышла за него замуж и стала
вести собственное хозяйство.
Добравшись до этого момента, баба Сима хитро
прищурилась.
– Интересно?
– Пока не очень, – призналась я. – Мне уже
известна история сватовства Федора. Правда, о том, что Ирина служила у
священника, я услышала лишь от вас.
– Давно дело было, – довольно закивала
Серафима. – Люди считают, что все умерли, но я-то еще живехонька. Ты слушай,
сейчас самое интересное начнется. Прасковья померла, когда Ирка уже несколько
лет была замужем. Я тогда в церкви порядок поддерживала, и вот один раз, апрель
тогда был, как сейчас, подзадержалась немножко, пришла к полуночи. Собираю
спокойно огарки, вдруг слышу издалека голос Иры: «Ванечка, неужели ничего
нельзя изменить?»
Глава 17
Хоть Серафима и верила в бога, но с грехом
любопытства справиться никогда не могла. Уборщица на цыпочках прокралась по
небольшому коридорчику в ту часть, где к церковному зданию примыкал домик отца
Иоанна, и вся превратилась в слух. На улице было тепло, даже странно душно для
апреля, и священник открыл на кухне окно, а в коридорчике церквушки стояла
нараспашку фрамуга, звуки чужих голосов беспрепятственно долетали до ушей Симы.
Священник с Ирой понятия не имели, что неподалеку затаился посторонний
любопытный человек, и продолжали откровенный разговор.
– Нет, Ирина, – мягко ответил батюшка, – плохо
придумано.
– Но ведь Прасковьи больше нет! – со слезами в
голосе воскликнула Ирина.
– Невозможно нам соединиться, – сказал отец
Иоанн. – Я-то вдовец, но ты замужем.
– Развестись недолго! – запальчиво заявила
Ира.
