– Значит, договорились! – потер руки Селезнев.
– Завтра к полудню приезжайте в агентство, я вас доставлю к Исидору, познакомлю
с ним, и начинайте работу. Двенадцатого у Павла день рождения, тогда всех и
увидите.
И вот я стою в нашем офисе, держа в руках
небольшой саквояж. С минуты на минуту должен подъехать Григорий, чтобы отвезти
меня к месту службы.
– Помни, никто не должен знать, кто ты на
самом деле, – поучала меня Нина. – Ни у одного человека, включая самого
Брыкина, не должно зародиться подозрений.
– Знаю, – ответила я.
– Очень неразумно внедряться в семью под своей
фамилией.
– Может быть, и так, – согласилась я.
– Насторожишь кого-нибудь! Имя Евлампия
слишком необычное.
Я решила не спорить с Косарь.
– Поэтому держи документ, – довольно
улыбнулась Нина. – Оцени мою ментовскую предусмотрительность и оперативность –
за пару часов ксиву раздобыла. Кстати, она подлинная, никакой джинсы. Любуйся!
Я открыла темно-бордовую обложку и увидела
собственное фото.
– Ну и ну! – непроизвольно воскликнула я.
– Супер, да? – напыжилась Нина. – Есть, есть
еще у меня контакты в нужных местечках! Есть еще порох в пороховницах! Выучи
свои имя, отчество, фамилию и место прописки. Хотя, думаю, никто тебе там
допроса с пристрастием устраивать не станет.
Мои глаза переместились чуть выше. Обезьянкина
Альбина Спиридоновна, год рождения – 1946. Меня будто кипятком окатили.
– Нина!
– Чего? – продолжала довольно улыбаться
Косарь.
– Я намного моложе! Неужели выгляжу на
шестьдесят?
Подруга скрестила руки на груди.
– Если честно, в последнее время ты не очень
хорошо выглядишь – бледная, синяки под глазами в пол-лица.
– Я не похожа на пенсионерку!
Нина опомнилась:
– Конечно, нет.
– Тогда почему паспорт на даму преклонного
возраста? – обозлилась я.
– Я торопилась ксиву найти, схватила первую
попавшуюся, – застрекотала Косарь. – Не обижайся, зато корочка подлинная. А на
год рождения никто не посмотрит!
– Вдруг математик придирчив? Его внимание,
скорее всего, и зацепится за цифры!
Косарь стала раздражаться.
– О господи! Если он удивится, скажешь: ботокс
и фитнес творят чудеса, я сделала подтяжку, вколола себе стволовые клетки и
вообще проповедую раздельное питание, никогда не употребляю селедку вместе с
кефиром, отсюда и молодость.
Но я не успокаивалась:
– Фамилия восхитительная. Всю жизнь мечтала
быть Обезьянкиной!
– Так ведь это не навсегда.
– Но... – попыталась я продолжить спор и тут
же замолчала, потому что в офис вошел Григорий.
Пропустив меня в темную прихожую, где резко
пахло кошками, Селезнев заорал:
– Исидор!
Голос его гулко покатился внутрь квартиры и
затих, я всматривалась в темноту.
– Сидя! – вновь загремел Григорий. – Подойди
сюда, Сидя! Ты опять оставил дверь открытой, Исидор! Ну куда подевался
выключатель?
Я сделала шажок вправо, наступила на что-то
мягкое, оно судорожно дернулось, мяукнуло, и в ту же секунду под потолком
тускло вспыхнула маломощная лампочка. Я застыла от удивления. Стен не было,
вместо них от грязного затоптанного пола вздымались бесконечные книжные полки,
в углу висела вешалка, под ней громоздилась гора ботинок, чуть поодаль стоял
круглый столик из красного дерева, а на нем высился настоящий раритет – черный
телефонный аппарат с наборным диском. Когда-то, помнится, такой агрегат стоял в
кабинете моего отца.
– Сидя! – вопил Григорий. – Отзовись!
– Мы тут, на кухне, – долетело из коридора.
– Пошли, – приказал Селезнев. – Прямо, налево,
направо, прямо! Все, дотопали.
Я вошла в почти тридцатиметровую комнату,
увидела круглый стол, несколько венских стульев и двух стариков, одетых,
несмотря на относительно теплый сентябрь, в уютные душегрейки из дубленой
овчины. Дедушки играли в шахматы.
– Исидор, я привел новую домработницу, –
возвестил Селезнев.
– Спасибо, дружок, – сказал один божий
одуванчик. – Мотя, ты в опасном положении.
– Нет, Сидя, – бойко пропищал второй дедуля, –
я применю защиту Таля, и тебе конец, как шведу под Полтавой.
– Всегда считал, что та победа была для
русской армии случайной, – задумчиво протянул Исидор.
– Сидя, это новая прислуга! – надрывался
Гриша.
– Здравствуйте, деточка, – опомнился
математик, – рад знакомству.
– Я пойду, – обрадовался Селезнев и
ретировался.
– Шах! – объявил Мотя. – И мат!
– Не может быть! – подскочил Исидор. –
Невероятно! Ты сжульничал!
Матвей захохотал, Сидя обиженно засопел и тут
же предложил:
– Еще разок?
– С удовольствием, – ответил компаньон, – мои
белые.
– Ты ими уже играл!
– Так я и победил.
– Это нечестно! Хотя ладно, – махнул рукой
Исидор. – Мотя, ты жулик! Я еще в сорок втором году был чемпионом нашего НИИ!
– Боюсь, тебя подводит память. Перед войной на
турнирах всегда побеждал Никитин из второго отдела, – напомнил его приятель.
– Простите, пожалуйста, – вмешалась я в
беседу, – чем прикажете заняться?
Старички уставились на меня.
– А вы кто? – спросил Исидор.
– Новая домработница.
– Куда подевалась Липа? – поинтересовался
Мотя.
Преодолев секундную растерянность, я ответила:
– Она заболела.
– Что случилось? – в один голос вопросили
божьи одуванчики.
– Аппендицит, – лихо соврала я, не желая
сообщать старикам, что моя предшественница скончалась.
– Вы путаете, деточка, – расставляя фигуры,
ответил Исидор, – Липе его вырезали в пятьдесят пятом.
