– Ничего. Нашла только пуговицу. Белую, от
мужской сорочки.
– Это я ее потерял, пока ползал, – объяснил
Григорий. – Давай сюда.
Сунув пуговицу в карман брюк, Селезнев ткнул
пальцем в коричневый шар со шнуром.
– Ты за ним пришла?
– Тащи его на кухню, – обрадовалась я, –
аппарат для чистки кожи лица намного лучше маломощной синей лампы.
Через четверть часа Павел, красный то ли от
злости, то ли от воздействия желе-эмульсии, избавился от яичницы и уехал. Сидя
и Мотя, прихватив бутылку с этикеткой «Московское экстра», убежали в кабинет. Я
хотела предложить так и не позавтракавшему Григорию бутерброды с сыром, но тут
зазвонил домашний телефон. Из трубки раздался женский голос:
– Позовите Павла.
– Его нет, – ответила я, пытаясь сообразить,
где слышала это красиво окрашенное контральто с чуть хрипловатыми обертонами. –
Простите, что передать Брыкину?
В ответ послышались гудки. Я опустила трубку
старомодного аппарата на рычаг-рогульку и вдруг поняла – поговорить с Павлом
хотела та самая шантажистка, которая по вечерам тайком приходит к нему за
деньгами. Меня затрясло от возбуждения.
– Что-то случилось? – насторожился, глядя на
меня, Селезнев.
А я с тоской посмотрела на допотопный телефон
– никакого определителя в нем, естественно, нет.
– Что-то случилось? – повторил Селезнев.
– Нет, – через силу ответила я.
– Но вы переменились в лице.
– Душно очень, – сказала я, машинально
отметив, что наш клиент вспомнил о вежливом «вы». – Плохо реагирую на жару.
– Моя жена Клара говорила, что все болезни от
нервов, – изрек Селезнев.
– Наверное, она была права. Хотя я могу
назвать еще кучу причин, провоцирующих недуги, от курения и банального
обжорства до кривой генетики. Вы же давно знакомы с Павлом? – спросила я.
– С детства, – кивнул Селезнев. – Кстати, за
моей Кларой сначала ухаживал он.
– Вы вместе пошли в первый класс?
– Нет, Павел жил с родителями за границей, они
были дипломатами, служили в Анголе. Брыкин пришел к нам в десятом классе, –
сказал Гриша. – У Павла была бабка, уже не помню, как ее звали, вроде Нина, он
с ней и жил. В Анголе началась очередная революция, отец и мать Брыкина уехать
не могли, кто же дипломатов отпустит, а Пашу отправили в Москву. Годы,
проведенные вне России, сделали свое дело. Кое-что Брыкин знал великолепно,
допустим, биологию, а, например, по физике у него был полный провал – в
африканской школе ее не преподавали. И английский! У Павла было жуткое
произношение, приобретенное в том же африканском учебном заведении. Вот Брыкина
и посадили со мной – я-то шел на медаль, считался лучшим учеником. У Паши был
легкий характер, он всем нравился. Одна Клара на него не смотрела.
– Она училась с вами?
– Ну да! Паша попытался за ней ухаживать, но
Клара позвала в кино меня. Сама! Сделала первый шаг! Она решительная, моя
любимая жена Клара! Я бы никогда не осмелился к ней подойти и всегда удивлялся:
ну чем я привлек такую девушку? Мучился, мучился и спросил в лоб: «Кларочка,
почему я, а не Паша? Он красив, умен, с богатыми и обеспеченными родителями».
Знаете, что она ответила?
– Нет.
– Клара сказала: «Я люблю тебя, при хорошем
воспитании из тебя получится замечательный муж. Если будешь меня слушаться, сделаешь
отличную карьеру. А Павел скользкий, врет много. А насчет его будущей жены...
Думаю, с ней беда случится!» У моей Клары были ярко выраженные экстрасенсорные
способности. Так вот... В декабре в Анголе, где служили родители Брыкина,
произошла трагедия: местное население не только перестреляло друг друга, но и
разгромило дипмиссию, в конфликте погибли родители Паши. И он остался без
квартиры.
– Почему? – поразилась я. – И где же парень
жил? Его забрали в детдом?
– Накануне получения известия о смерти
родителей Паша справил восемнадцатилетие, – пояснил Гриша. – Но он же учился в
Африке, окончил тамошнюю школу и привез в Россию аттестат не нашего образца,
все на каком-то наречии. С такой бумажкой в советский вуз нечего было и
соваться, вот он и вынужден был пойти в Москве в десятый класс, чтобы сдать
экзамены и получить наш аттестат. А с квартирой... Частая ситуация в советские
годы! Родители имели служебную площадь от МИДа, которую им дали как сотрудникам
министерства. А у бабушки был шикарный дом в Подмосковье – три этажа, кирпич,
все условия. Еще и крохотная однокомнатная избушка для гостей, сортир во дворе.
Вот родители и подумали: старуха на ладан дышит, кому особняк достанется? В те
годы с наследством нелегко было, могли забрать в доход государства. И предки
прописали Пашу к бабке.
– Понятно, – протянула я, – после трагической
смерти родителей юноша не имел права на служебную жилплощадь.
– Ну! – всплеснул руками Григорий. – Первое
время Павел никак от удара опомниться не мог. Потом зима наступила, мы в разные
места разъехались, на каникулы. Встречаемся одиннадцатого января в классе – я
Пашу не узнал! Тощий, серый. Выяснилось: его бабка включила в комнате
обогреватель и заснула. Случился пожар, и несчастная старушка погибла, и
особняк сгорел. В результате Павел из богатого наследника, которого с
распростертыми объятиями ждали и в МГИМО, и в МГУ, стал нищим абитуриентом с
незавидным школьным аттестатом. И вот тут Павлу повезло – ему встретилась
Алена, первая его жена.
Глава 24
– Алена Зверева, та, что скончалась от
аллергического шока? – уточнила я.
Гриша закивал.
– О Пашиной судьбе можно роман писать. Качели!
Горячо – холодно, весело – жутко. Бесконечная смена режимов. Родители с бабкой
умерли, он остался почти на улице, без перспектив попасть в хороший институт, и
тут знакомство с Аленой, абсолютно случайное.
Я превратилась в слух. Ох, думается, слово
«случайно» не подходит к событиям, что происходили с Брыкиным. Похоже, с младых
ногтей сыночек Пелагеи Андреевны наметил лазейку из «мусорного бачка», а потом
уверенно лез вверх.
