– Решили ремонт провернуть? – завела я
разговор на отвлеченную тему. – Сами стараетесь или позвали молдаван? Лучше
потратиться и нанять специалистов. Можно найти не очень дорогих мастеров и не
безумные по стоимости материалы. Очень пить хочется, не нальете стакан воды? И
как вы ухитрились пройти на лестницу, не запачкав туфли?
Ира не реагировала на мое щебетание. Она пару
раз моргнула, потом на ее глаза набежали слезы.
– Ремонт... – повторила она. – Ремонт? Да,
ремонт...
Меня поразила интонация собеседницы – можно подумать,
что она впервые слышит о ремонте. Мария Ивановна сказала мне: Ирина приводит в
порядок квартиру. А что, собственно, такого? Пелагею Андреевну поместили в
больницу, молодая женщина, понимая, что смерть Суворовой не за горами, решила
ободрать обои и размыть потолок.
– Ремонт... – затряслась Ира.
И тут из ее сумки донесся звонок мобильного, а
я ощутила, как в моем кармане завибрировал телефон. Ира вытащила слишком
дорогую для не очень обеспеченного человека трубку и хрипло воскликнула:
– Алло! Алло! Говорите!
Я тоже вынула сотовый, удивленная тем, что он
не тренькает, а лишь вздрагивает.
– Алло, алло, – твердила Ирина.
Я уставилась на дисплей. Сотовый вовсе не на
вызов откликался, а набирал номер. Очевидно, я забыла заблокировать клавиатуру,
сунула трубку в карман, случайно нажала на клавишу ...
Ирина положила телефон в сумку, и тут меня
осенило. Я вдавила кнопку повтора, а через пару секунд из красивой лаковой
планшетки женщины, стоявшей в дверях, раздалось заунывное тра-ля-ля.
Я вздохнула и сказала в мобильный:
– Добрый день, Елена.
Глава 15
– Я не Лена, – прошептала в свою трубку тетка,
– простите, вы ошиблись номером.
– Очнись! – усмехнулась я. – И давай
побеседуем без посредства мобильной связи. Смешно мы, наверное, выглядим: стоим
друг напротив друга и бормочем в трубки.
– По этому номеру нет никакой Лены, – упрямо
повторила женщина.
– Значит, Ира? – ухмыльнулась я. – Для
малообеспеченной медсестры, вынужденной из-за квартиры ухаживать за Пелагеей
Андреевной, у тебя слишком дорогой мобильный. Ну-ка дай сюда ключи!
Моя визави молча протянула связку.
– Так я и предполагала! – воскликнула я. – Это
же отмычки! То-то мне показалось странным, что в связке столько ключей. Штук
сорок, не меньше! Лена, у нормальных людей их не больше пяти-шести.
– Я не Лена, – тупо повторила женщина.
– А кто? – разозлилась я.
– Катя, – вдруг шепотом сообщила собеседница.
– Катя. Лена меня старше, я младшая. Вернее, самый младший Павел. Пелагея его
от генерала Быкина родила.
Я заморгала:
– Пелагея Андреевна – ваша мать?
– Можно и так сказать, – невесело подтвердила
Катя, – хотя настоящей мамой мне Сонечка была.
– И у вас есть еще сестра Лена?
– Да, – подтвердила Катя, – но мы не дружили,
совсем. Нас в детский спецдом отправили. Хотя... вы, наверное, не знаете, что
это такое, и не поймете. Вообще, нашу историю обычному человеку не осознать,
очень уж она дикая. Я ведь почему прийти сюда рискнула? Мне документ позарез
нужен. Пелагея меня обманула, обещала его отдать, если я буду ей деньги
платить, и я привозила каждый месяц. Но... понимаете... у меня своих больших
средств нет, зарабатываю я мало. Меня муж содержит, он счет проверил, стал
спрашивать: «Катюша, куда приличные суммы деваются?»
А я ответить не могу. Боюсь! Вдруг он меня
бросит? И в клинике позор! Пелагея... она... Ой, господи!
Катя кашлянула и беззвучно заплакала. Я обняла
совершенно растерянную Катю за плечи:
– Пошли.
– Куда? – одними губами спросила она.
– Тут неподалеку есть маленькое кафе на
бульваре, там нам никто не помешает, – пообещала я.
Когда мы устроились за столиком и сделали
заказ, Катя вдруг спросила:
– А вы кто?
– Евлампия Романова, – представилась я. –
Лучше зовите меня просто Лампой. Я работаю частным детективом.
– Ой! – Катя зажала рукой рот.
– Сами понимаете, – делая вид, что не замечаю
испуга собеседницы, продолжала я, – моя профессия обязывает держать язык за
зубами, хранить чужие тайны и никогда не сообщать подробности о клиентах. Но
сейчас придется нарушить эти правила: меня наняли присматривать за Верой
Путинковой, невестой Павла Брыкина.
Чем дольше я говорила, тем сильнее бледнела
Катя. В конце концов, она прижала руки к груди и прошептала:
– Паша мой брат. Он, вообще-то, Быкин, в
специнтернате проходил под этой фамилией, но потом слегка изменил ее.
– Давайте-ка с самого начала... – попросила я.
– Не могу, – прошептала Катя, – все так
запутано, никаких слов не хватит.
– Ничего, я разберусь, – приободрила я ее. –
Глядишь, и вам сумею помочь!
– Вы знаете, где Пелагея Андреевна?
– Да. Она в больнице, у нее инсульт.
– Боже! – отшатнулась Катя. – Говорить может?
– Нет, – помотала я головой. – Суворовой очень
плохо, врачи сомневаются в благополучном исходе.
– Катастрофа! – обмерла Катя. – Я за квартирой
в свободное от работы время следила, все ждала подходящего момента, но Пелагея
из дома выходить перестала. Я с улицы наблюдала, сидела в подъезде напротив и
на окна пялилась. Мне было трудно, но я приняла решение: непременно доведу дело
до конца. Уйдет Пелагея в поликлинику, влезу в квартиру и отыщу бумагу. Но
старуха словно в спячку впала: наружу не выглядывала, даже свет не каждый вечер
зажигала. И вот сегодня я подумала: пусть она даже дома будет, войду и
потребую... а там – ремонт. Ремонт!
– Начните сначала, – приказала я. – Насколько
я знаю, Пелагея Андреевна дворянка, представительница некогда знатной семьи,
потерявшей все после революции.
Катя поперхнулась и закашлялась. Наконец она
спросила:
– Кто сказал вам эту чушь?
Я изложила легенду о семейном проклятии.
– Ерунда! – Катя вдруг засмеялась. – Все не
так. Слушайте...
