Нина, Коля и Анна Марковна, горевавшие об
Анечке, не замечали, как дедушка изводит внука. Квартиру украсили фотографиями
девочки, взрослые постоянно вели о ней разговоры, дни рождения и смерти девочки
были объявлены траурными. Анна Марковна и Нина стали богомолками, постоянно
бегали в церковь, истово молились за душу невинно убиенного ребенка, Николай
пошел на вторую работу, он решил заполнить время до отказа, хотел, чтобы у него
не осталось даже минуты для горестных мыслей. Ким Ефимович один сидел в своем кабинете,
чем он там занимался, никто не знал. Об Анике все забыли, мальчик был
предоставлен самому себе, только мама иногда вдруг обнимала его и вздыхала. Но
он не радовался ее вниманию, понимая – она вспоминает Анечку и только
христианское смирение запрещает ей укорять сына в смерти дочери. Анна Марковна
тоже не ругала внука, Николай вечно отсутствовал, а вот Ким Ефимович не
стеснялся выражать свои эмоции и, изредка натыкаясь на кухне на внука, шипел:
– Есть захотел? А вот Анечке больше ничего не
надо.
Многие подростки, очутившись на его месте,
могли бы выдать агрессивную реакцию, но тихий, неуверенный в себе,
мягкосердечный Аник сам начал верить в то, что виноват в гибели Ани, и перестал
вымаливать у дедушки прощение.
Через год после гибели Анечки умерла Нина.
Николай какое-то время жил с тестем и тещей, потом женился и переехал в
Екатеринбург. Аник остался с дедом и бабушкой. Анна Марковна умерла, когда
парень поступил в медицинский институт, а два года назад Аник перевез деда в
пансион, квартиру запер и перестал сюда заглядывать.
– Значит, сдал деда в дом престарелых, –
уточнила я.
– Аник не такой! – возмутилась Ляля. – Он Кима
Ефимовича не бросал, постоянно пекся о старике. Аник святой! Ким Ефимович на
внука нападал, а тот в ответ лишь тихонько говорил: «Дедушка, не надо,
успокойся. У тебя давление повысится, не дай бог случится гипертонический
криз».
– Но, несмотря на святость характера, Аник
избавился от деда, отдал старика на попечение государства, – вздохнула я.
Ляля всплеснула руками.
– Что вы говорите! Какое государство? Аник
отвез Кима Ефимовича в частный пансион «Солнечный парк». Это в Зеленограде. Дом
стоит в лесу, условия шикарные, прямо пятизвездочный отель.
– Вы там были? – удивилась я.
– Нет, – призналась Ляля. – Подождите минуточку…
Споро развернувшись, старушка юркнула в свою
квартиру. Я, наплевав на микробов, села на ступеньку лестницы.
Итак, любимую внучку Бусыгина сначала
изнасиловали, а потом убили, девочку звали Аней. Аноним, звонивший по телефону
Веры, который я случайно унесла с собой, говорил об Анечке Родионовой и
Валентине Палкиной. Я теперь знаю, что Валя – дочь Олимпиады Борисовны, которая
пустила в квартиру своей соседки колдуна Кима Ефимовича. Еще я в курсе, что
Верочка, прикинувшись дилером компании «Фрим», отправилась к вдове следователя
Филиппова, который вел дело маньяка Алексея Фурыкина, чтобы отнять у Людмилы
Николаевны кольцо, которое та получила от жены преступника.
Получается, что все нити ведут к Фурыкину. А
что, если внучка Кима Ефимовича носила фамилию Родионова и тоже являлась одной
из жертв педофила? Иначе каким образом Бусыгин оказался втянут в эту историю?
Вот только небольшая неувязочка с возрастом – безутешному деду девяносто четыре
года, а экстрасенс выглядел мужчиной средних лет.
– Глядите… – запыхавшись, сказала Ляля, снова
появляясь на лестнице и протягивая мне тонкий глянцевый журнал. – За Кимом
Ефимовичем из пансиона прислали машину и сопровождающего, очень милого
человека, наверное, медбрата. Я услышала шум и выглянула. Смотрю, незнакомый
парень у двери Бусыгина возится. Конечно, поинтересовалась: «Милейший, вы кто?»
А он очень вежливо объяснил: «Меня зовут Сергей. Я из «Солнечного парка»,
господина Бусыгина туда внук определил, забираю дедушку. У нас отличные
условия, прекрасное медицинское обслуживание, бассейн, библиотека, номера люкс.
Вот вам проспект, почитаете на досуге».
Я пролистала страницы рекламного издания и
зафиксировала в памяти адрес «Солнечного парка» – пансион, оказывается,
находится совсем недалеко от Ложкина.
– Разве это похоже на приют для нищих? –
подбоченилась Ляля.
– Нет, – согласилась я, возвращая старушке
проспект, – вы правы, пансион напоминает хороший отель. Кстати, не подскажете
телефон Аника?
– Нет, мы с ним давно не общаемся, –
нахмурилась Ляля.
– А где живет внук Бусыгина?
– Понятия не имею, – ответила бабушка.
– Он Анкибу Николаевич? – уточнила я. – А
фамилию можете назвать?
Ляля сдвинула брови, забормотала:
– Нина стала после брака… э… Сергеевой. Нет,
Ковалевой! Или Андреевой? Память подводит. Такая простая, русская незатейливая
фамилия… Николаева? Нет, увы!
– Может, Родионова? – подсказала я.
Старушка потерла виски ладонями.
– Вероятно, но не уверена. Я-то их всех
по-прежнему Бусыгиными считаю. Ким Ефимович, когда на Анне Марковне женился,
Нину удочерил и дал ей свою фамилию. Помнится, он очень переживал, что род
Бусыгиных на нем закончится, все говорил: «Выскочит Нина замуж и станет
какой-нибудь Попрядухиной».
– Аник внешне на кого похож? – перебила я
Лялю.
– На мать, – категорично заявила соседка. –
Да, ее масть.
– Рыжий, глаза светлые, а на лице борода?
Хрупкого телосложения, невысокого роста?
– Вовсе нет, – засмеялась Ляля. – Глаза карие,
волосы темные, симпатичный парень.
– Но не рыжий с веснушками? – пробормотала я,
понимая, что выпестованная мною версия с треском разлетается в пыль.
– Такой человек за Кимом Ефимовичем из
пансиона приезжал, – внезапно вспомнила Ляля. – Точно, волосы морковные, глаза,
как у нашего кота, зелень с голубыми вкраплениями, бородка, конопушки, росточка
невысокого, худенький. Я еще подумала: на клоуна похож. Ему бы большой красный
нос и на арену.
Глава 26
Сев в машину, я схватилась за мобильный и
очень удивилась, увидев безжизненный дисплей. Сначала я подумала, что забыла
зарядить аппарат, но потом вспомнила про мужчину, требовавшего некоего Фирсова,
и оживила трубку. Не успел экран замерцать, как понеслись короткие сигналы,
сообщающие о полученных эсэмэсках, один, второй… пятый… десятый… двадцатый. Я в
полнейшем изумлении изучала почту. Все сообщения выглядели почти близнецами.
