Я стала перебирать пальцем рассыпанные по
клеенке крошки. И Аркадия, и Машу я не рожала. Кеша достался мне в детском
возрасте, а Маша — младенцем в пеленках. Но я всегда считала, что поговорка:
«Не та мать, что родила, а та, что вырастила» — верна на сто процентов.
Барсукова продолжала смотреть на меня, я
покачала головой.
— Пять детей большая ответственность,
наверное, я не рискнула бы взвалить ее на свои плечи. И потом, их надо
накормить, одеть, выучить, может, я слишком приземленная, но считаю, что, рожая
нового человека или беря его на воспитание, следует подумать и о материальной
стороне вопроса. Ну, грубо говоря, посчитать: ты способен купить одну пару
ботиночек или две? Хотя я видела очень счастливые семьи, где ели месяцами одни
пустые макароны, а младшие донашивали одежду за старшими и были очень довольны.
С другой стороны, я встречала несчастных детей, в распоряжении которых был
трехэтажный дом, личный шофер, пони и горы игрушек.
— Брат с сестрой или два однополых спиногрыза
всегда будут ненавидеть друг друга, — запальчиво воскликнула Тельма.
— По-моему, вы ошибаетесь, — тихо сказала я.
— Нет, — старуха стукнула кулаком по столу, —
просто одни умеют притворяться, а другие нет. В раннем детстве милые детки
постоянно дерутся, в подростковом возрасте ненавидят родителей за то, что те
нарожали кучу отпрысков. Чем старше становятся кровные родственнички, тем
сильнее их ревность и ненависть! Один брат основывает бизнес, добивается
успеха, живет шикарно, а другой неудачник. И если первый патронирует второго,
берет его к себе на работу, платит хорошие деньги… ох, беда! Зреет в этой семье
взрыв, перед которым атомная война — игрушки! А после смерти родителей? Грызня
за наследство! Ради сарая на шести сотках сестрички готовы глотки друг другу
перегрызть!
— Похоже, вам здорово не повезло в жизни, —
вздохнула я.
Тельма Генриховна скрестила руки на груди.
— Ну это как сказать! Была любовь! Ты что
предпочитаешь: самой любить или быть любимой?
— Лучше, когда чувства взаимны, — ответила я.
— Так не бывает, — безапелляционно заявила
старуха. — Всегда один целует, а другой подставляет щеку. Семейная жизнь —
компромисс, вопрос, кто больше прогибается! Да вот только порой… долго стоишь
мордой в землю, а все равно — нелюбимая! Используют тебя… считают
домработницей… Света правда умерла?
— Да, — кивнула я.
— Не врешь?
— Разве можно лгать по такому поводу? И зачем
мне вас вводить в заблуждение?
— Светка могла тебя подослать, она уже раз
сюда одну направила! Сучонка! Ладно, говори номер больницы.
Я открыла сумочку, вынула листок и протянула
старухе.
— Позвоните по этому телефону, врач Родион
Ильич, он подтвердит информацию о кончине Лукашиной.
— Нашла дуру, — скривилась старушка, — нет уж!
Я и номер больницы уточню! А ты тут посиди пока!
Через полчаса Тельма Генриховна, не
демонстрируя никаких признаков волнения или горя, вернулась на кухню.
— Говорят, тело в морге, — сказала она, — но,
пока я сама его не увижу, не поверю ни в какие сказки! Тут дело непростое,
Светка дурит не первый раз!
— У вашей падчерицы была эпилепсия?
— Билась в припадках, — равнодушно констатировала
бабуля, — да только она прикидывалась! Актриса! Здорово научилась, пена изо
рта, корчится, даже энурез был! Но я понимала: врет она!
Я разинула рот, Тельма Генриховна усмехнулась.
— Не знаешь, какие девки бывают. Светка хитрее
лисы, она меня с Сергеем ссорила, устраивала корчи у него на глазах. Нарочно.
Последняя в доме осталась, остальные шалавы раньше удрали! После того, как
убили…
— Убили? — растерянно повторила я. — Может,
расскажете, что у них в семье происходило?
— Зачем? — нахмурилась Тельма. — Все прошло,
быльем поросло, нет нужды землю перекапывать. А Светлане передай, что я, в
отличие от нее, не вру! Я просто правды не знаю! Злата унесла ее в могилу!
Хватит ко мне людей подсылать!
— Светлана умерла, вам же в больнице сказали!
— Врут, — убежденно заявила Барсукова. —
Светка договорилась, она может! Такая актриса! Припадки натуральные устраивала,
но они почему-то всегда в тот момент происходили, когда Сергей деньги получал!
Воровка!
— Кто? — совершенно потерялась я.
Тельма Генриховна неожиданно засмеялась.
— Напела она тебе про злую мачеху! Все,
недосуг мне болтать. Ступай. Не вышло меня обмануть.
— Тельма Генриховна, милая, — взмолилась я, —
мне неинтересны ваши тайны, я спросила о семейной жизни просто для поддержания
разговора, я ищу Владимира! Речь идет о жизни маленькой девочки! Пожалуйста,
вспомните, вдруг ваша падчерица упоминала это имя!
Старуха подошла к серванту, выдвинула ящик и
стала в нем рыться.
— Давно я эту стервозу не видела, — холодно
сказала она. — С кем она жила, понятия не имею. Вот, держи. Некоторое время
назад приходила сюда эта мадам с тем же заявлением, что и ты: Света скончалась,
хочет быть похоронена вами и чтобы на камне была надпись: «Единственная родная
дочь Лукашиных». А потом стыдить меня попробовала, мол, выгнали больную, не
лечили ее, теперь обязаны ей правду открыть! Еле ее вытолкала, так эта хамка
визитку оставила, и еще велела позвонить, когда у меня совесть проснется! Вот и
болтай с ней, небось она всю правду про Лукашину знает. Хотя, думаю, нет!
Светка из них самая умная была! Такие язык не распускают! Теперь убирайся вон!
Живо!
Старуха сжала кулаки, ее блекло-серые глаза
стали синими, нижняя губа оттопырилась, по шее поползли красные пятна. Тут
только до меня дошло: очевидно, Тельма Генриховна не совсем нормальна, я
общалась с психически нестабильной женщиной, которая несла полусвязный бред.
— Сама уйдешь или придать ускорение? — мрачно
поинтересовалась Барсукова, потом сунула руку в небольшое пространство между
стеной и холодильником и вытащила оттуда палку для раздвигания занавесок…
Я невольно взвизгнула и бросилась в коридор,
очень надеясь, что смогу быстро справиться с замком.
