Машин на дороге не было. Посмотрев со взгорка на восток, она могла видеть в пяти милях за полосой пустыни редкие огни грузовиков, медленно ползущих по шоссе на север из Чиуауа. В воздухе ни дуновения. Даже в темноте был виден пар ее дыхания. Она заметила фары машины, где-то впереди пересекшей ее путь слева направо, проследила за нею взглядом, машина уехала. Где-то там, в этом большом мире, был Эдуардо.
Приблизилась к перекрестку и, прежде чем перейти, посмотрела и туда и сюда, нет ли признаков приближающейся машины. Продвигаясь по окраинным предместьям, старалась держаться узких улиц. В некоторых хибарках за стенами из корявых стволов окотильо или даже из обмазанного глиной плетня в окнах уже горели керосиновые лампы. По пути ей начали попадаться пешеходы из рабочих с их завтраками в ведерках, сделанных из объемистых жестянок из-под топленого жира; тихонько насвистывая, они бодро шагали по холодку раннего утра. Она снова сбила ноги в кровь, на сей раз новыми туфлями, шла, отчетливо чувствуя влажность крови и то, как она холодит.
На всей Calle de Noche Triste свет горел только в кафе. В темной витрине примыкающей к нему обувной лавки среди разнообразной обуви сидел кот и молча глядел на безлюдную улицу. Когда она проходила мимо, кот повернул голову, осмотрел ее. Она толкнула матовую стеклянную дверь кафе и вошла.
Сидевшие за столиком у окна двое мужчин подняли голову и провожали ее глазами, пока она шла мимо них. Забившись в самый дальний угол, она села за один из маленьких деревянных столиков, поставив сумочку и сверток на стул рядом с собой, взяла с хромированной проволочной подставки меню и в него уставилась. Подошел официант. Она заказала кафесито
{61}, официант кивнул и пошел обратно к прилавку. В кафе было тепло, и, немного посидев, она сняла свитер, положила его на стул. Мужчины все еще на нее смотрели. Официант поставил перед ней кофе, выложил ложечку и салфетку. К ее удивлению, он вдруг спросил, откуда она.
– ¿Mande? — переспросила она.
– ¿De dónde viene?
[267]
Она сказала ему, что приехала из Чьяпаса, и он какое-то мгновение изучающе смотрел на нее, словно прикидывая, насколько люди из штата Чьяпас отличаются от всех прежних его знакомых. Он пояснил, что спросить велел ему один из тех мужчин. Когда он, обернувшись, посмотрел на них, они заулыбались, но в их улыбках не было веселья. Она подняла взгляд на официанта.
— Estoy esperando a un amigo
[268]
, — сказала она.
— Por supuesto
[269]
, — сказал официант.
Она долго сидела над чашкой кофе. Тьма на улице сделалась серой, близился февральский рассвет. Двое мужчин в центре зала давно покончили с кофе и ушли, на их место пришли другие. Лавки еще не открылись. По улице проехало несколько грузовиков, с холода входили все новые и новые люди, от столика к столику теперь ходила официантка.
В восьмом часу к двери подъехало голубое такси, водитель вылез из машины, вошел в кафе и обежал глазами столики. Подойдя к ней, посмотрел на нее сверху вниз.
– ¿Lista?
[270]
— сказал он.
– ¿Dónde está Ramón?
[271]
Он постоял, задумчиво ковыряя в зубах. И сказал, что Рамон не смог приехать.
Она бросила взгляд в сторону двери. У стоявшей на улице машины работал двигатель, на холоде попыхивая паром из выхлопной трубы.
— Está bien, — сказал водитель. — Vámonos. Debemos darnos prisa
[272]
.
Она спросила, знает ли он Джона-Грейди, на что он кивнул и помахал зубочисткой.
— Sí, sí, — подтвердил он. И сказал, что знает всех кого надо.
Она снова посмотрела на курящийся у поребрика автомобиль.
Он сделал шаг назад, чтобы она могла встать. Бросил взгляд на сумочку на стуле. На santo, завернутого в полотенце из борделя. Она накрыла свои вещи рукой. А то вдруг он захочет помочь ей их нести. Спросила, кто ему заплатил.
Он снова сунул зубочистку в рот, стоит смотрит на нее. В конце концов сказал, что ему никто не платил. Что он двоюродный брат Рамона, а Рамону заплатили сорок долларов. Взялся рукой за спинку пустого стула и стоит смотрит на нее. А у нее плечи подымались и опадали в такт дыханию. Казалось, она готовится к сопротивлению.
— Ну не знаю, — только и сказала она.
Он наклонился.
— Mire, — сказал он. — Su novio. Él tiene una cicatriz aquí
[273]
. — И он провел пальцем по щеке, вдоль траектории ножа, оставившего шрам, полученный ее возлюбленным в Салтильо во время драки, три года назад случившейся в comedor
[274]
тюрьмы «Куэльяр». — ¿Verdad?
[275]
— Sí, — прошептала она. — Es verdad. ¿Y tiene mi tarjeta verde?
[276]
— Sí.
Он вытащил из кармана грин-карту и положил на стол. Документ был оформлен на ее имя.
– ¿Está satisfecha?
[277]
— сказал он.
— Sí, — прошептала она. — Estoy satisfecha
[278]
.
С этими словами она встала, собрала свои вещи и, оставив на столе плату за кофе, вышла за ним на улицу.
Холодная заря уже повернула к свету весь этот полунищий мир, и теперь она молча смотрела с заднего сиденья такси на просыпающиеся улицы — смотрела, машинально продолжая сжимать в руках грубо вырезанного деревянного божка, и мысленно прощалась со всем, что она тут знала, с каждым камнем и закоулком, которых больше не увидит. Попрощалась со старушкой в черном платке-rebozo, которая приоткрыла дверь, чтобы посмотреть, какая на дворе нынче погода, попрощалась с тремя направлявшимися на мессу девушками ее возраста, которые осторожно обходили лужу на мостовой, оставленную недавно прошедшими дождями, попрощалась с собаками и стариками на углах улиц и с уличными торговцами, уже покатившими навстречу трудовому дню свои тележки, с лавочниками, отпирающими двери магазинчиков, и с женщиной, которая на коленях с ведром и тряпкой отмывала плитки тротуара. Она попрощалась с малыми пичужками, бок о бок будто нанизанными на провода над головами, — пичужки ночью спали, а теперь просыпались, а вот как они называются, она уже никогда не узнает.
