— Гос-споди боже ты мой! — воскликнул Эдуардо. — И вы в это поверили?
— Не знаю.
— Нет, вы скажите: вы в это поверили?
— Нет.
— И что собираетесь делать?
— Не знаю. Что вы хотите, чтобы я ему сказал?
— Да нечего вам ему сказать. Он много пьет, этот ваш друг?
— Да нет. Не особенно.
— Я пытаюсь помочь вам.
Билли хлопнул шляпой себя по бедру. Бросил взгляд на Эдуардо, оглядел помещение его офиса. В углу у дальней стены маленькая барная стойка. Диван в белой кожаной обивке. Кофейный столик со стеклянной крышкой.
— Вы мне не верите, — сказал Эдуардо.
— Я не верю в то, что у вас в эту девушку не вложены деньги.
— А я разве это сказал?
— Мне показалось, сказали.
— Она действительно должна мне некоторую сумму. Те деньги, что были выданы ей авансом на платья. На украшения.
— Сколько именно?
— Если бы я задал вам этот вопрос, вы сочли бы его уместным?
— Не знаю. Вряд ли я поставил бы себя в положение, когда такие вопросы задают.
— Вы думаете, я торговец белыми рабынями.
— Я этого не говорил.
— Но вы так думаете.
— Что вы хотите, чтобы я ему сказал?
— Да какая разница.
— Ему, наверное, есть разница.
— Ваш друг охвачен неразумной страстью. Что бы вы ему ни сказали, его это не убедит. Он вбил себе в голову некую сказку. О том, как все должно быть. В этой сказке он будет счастлив. Что в этой сказке не так?
— Скажите мне.
— А не так в этой сказке то, что она вся выдумана. Люди часто рисуют в голове картинки того, как и что должно быть в этом мире. И как в этом мире они будут жить. И мир, и жизнь в нем может обернуться для них очень по-разному, и лишь одна его форма никогда не реализуется, а именно та, которую должен принять мир, существующий в их мечтах. В этом вы мне верите?
Билли надел шляпу.
— Спасибо, что уделили мне время, — сказал он.
— Да не за что.
Билли повернулся к выходу.
— Но вы не ответили на мой вопрос, — сказал Эдуардо.
Билли вновь повернулся к нему. Окинул сутенера взглядом. С его элегантно отведенной сигарой в расслабленных пальцах, с его дорогими туфлями. В помещении без окон. Обставленном так, будто все его убранство, вся мебель сюда привезена и установлена единственно для этой сцены.
— Я не знаю, — сказал он. — Наверное, скорее верю. Но мне не хочется говорить этого вслух.
— Почему?
— Мне это кажется своего рода предательством.
— Разве правда может быть предательством?
— Кто его знает. Все же некоторые получают, чего хотят.
— Никогда. Ну разве что на краткий миг, чтобы тут же вновь потерять. Или чтобы мечтателю было доказано, что мир его мечты, воплотившись, становится не тем, которого он так жаждал.
— Это да.
— Этому вы верите?
— Я бы сказал, конечно…
— Ну так скажите.
— Нет, это мне надо думать всю ночь.
Сутенер кивнул.
– Ándale pues
[148]
, — сказал он.
Тут же без всякого видимого сигнала дверь отворилась. За ней в ожидании стоял Тибурсио. Билли снова обернулся, глянул назад.
— Но вы не ответили на мой, — сказал он.
— Нет?
— Нет.
— Задайте снова.
— Лучше я вас о другом спрошу.
— Валяйте.
— Ему теперь плохо придется, верно?
Эдуардо улыбнулся. Пустил струю сигарного дыма по стеклянной крышке стола.
— Это не вопрос, — сказал он.
Когда он вернулся, было уже поздно, но в кухне все еще горел свет. С минуту он посидел в кабине пикапа, потом выключил двигатель. Оставив ключ в замке зажигания, вышел и по двору направился к дому. Сокорро уже ушла спать, но в духовке был свежий кукурузный хлеб и на тарелке два куска жареной курятины с фасолью и картошкой. Он перенес еду на стол, вернулся, взял с посудной сушилки вилку-ложку, кружку, налил себе кофе и, поставив кастрюлю опять на конфорку, угли под которой еще светились темно-красным, с кружкой подошел к столу, сел и стал есть. Ел медленно и методично. Закончив, отнес посуду в раковину, открыл холодильник и к нему склонился, обозревая его внутренность в поисках чего-нибудь на десерт. Нашел миску с пудингом, перенес ее к буфету, взял там маленькую тарелочку, положил туда пудинга, после чего, убрав его остаток в холодильник и налив себе еще кофе, уселся есть пудинг и читать газету Орена. В коридоре тикали часы. Пощелкивала остывающая плита. Вошел Джон-Грейди, сразу прошел к плите, налил себе кружку кофе, с ней сел за стол и сбил шляпу на затылок.
— У тебя что, уже утро? — поднял брови Билли.
— Надеюсь, что нет.
— Который час?
— Понятия не имею.
Билли сделал глоток кофе. Полез в карман за сигаретами.
— А ты только вошел? — спросил Джон-Грейди.
— Ну.
— Ответом, как я понимаю, было «нет».
— Ты правильно понимаешь, коняшка.
— Что ж…
— Но ты ведь этого и ожидал, не правда ли?
— Н-да. Деньги ты ему предлагал?
— О, мы с ним прямо-таки неплохо посидели, с учетом всех привходящих.
— Что он сказал?
Билли прикурил сигарету и положил зажигалку поверх пачки.
— Сказал, что она сама оттуда уходить не хочет.
— Так это же вранье.
— Может быть. Но он сказал, что она там останется.
— Ни фига она не останется.
Билли медленно пустил через стол струю дыма. Джон-Грейди не спускал с него глаз:
— Ты думаешь, я просто спятил, да?
— Ты знаешь, что я думаю.
— Что ж…
— Ну сам-то хоть на себя посмотри! Смотри, куда тебя все это завело. Уже заговорил о том, чтобы коня своего продать! И все одно и то же, одно и то же повторяется. Теряют головы из-за первой же юбки. Но твой случай вообще особый: в нем ни на йоту нет здравого смысла. Вообще!
— Это на твой взгляд.
— И на мой, и на взгляд любого нормального человека.
Склонясь вперед, он принялся загибать пальцы руки, которой держал сигарету: во-первых, она не американка. Не гражданка. Не говорит по-английски. Работает в борделе. Нет, ты меня выслушай, выслушай. И наконец, последнее, но тоже ведь последнее не по значимости — теперь он держал себя уже за большой палец, — то, что имеется некий сукин сын, у которого она буквально в собственности и который (в этом я даю тебе гара… — черт побери — гарантию) отправит тебя в самую что ни на есть могильную могилу, если встанешь у него на дороге. Братан, тебе что, мало девчонок по эту сторону проклятущей реки?
