— Иди-ка сюда, я тебе кое-что расскажу.
Но, само собой разумеется, приблизиться пришлось самому ворону. Он нагнулся, засунул клюв в рот тыквы, чтобы никто больше не слышал его слов, и рассказал чучелу сказку. Когда птица закончила, чучело не произнесло ни слова и долго молчало, а потом призналось:
— Мне кажется, я ничего не понял.
Не понять простой сказки! Ворон никак не ожидал от своего собеседника такой наивности и такого искреннего признания. Только непорочное создание могло не понять этой истории.
— Я хочу умереть, а ты рассказываешь мне о каких-то спорах неземных существ. Посмотри на меня. Ты прекрасно знаешь, что нас, чучел, поливают дожди и бьет град, и рано или поздно нас заменяют новым пугалом. Так ли уж для меня важно прожить на несколько дней дольше? Если мне суждено умереть, то я хочу доказать своей гибелью, что не желал подчиняться людской воле. Ты такая умная птица, а не можешь понять самых простых вещей.
Ворон еще немного подумал, но в конце концов сказал:
— Ну что ж, ты сам того захотел. Завтра я снова прилечу — и не один.
■
На следующее утро ворон предложил всем птицам собраться на дереве неподалеку от овсяного поля.
— Я обнаружил совершенно особое пугало, не похожее на других, — начал он свой рассказ. — Пугалам полагается ненавидеть нас — а это любит птиц. И хотя его сделали, чтобы внушать нам страх, оно жаждет нашего общества, даже если ему придется расплатиться за это жизнью. Оно хочет погибнуть за нас! Смотрите, вон оно! Посередине овсяного поля Но беда была в том, что прочие птицы никакого пугала не увидели.
— Ты говоришь о том человеке, который сторожит поле?
— Никакой это не человек! — возмутился ворон. — Это пугало.
— Люди нас жарят и тушат, а потом едят, — сказал воробей. — Ты что, этого не знаешь?
— Они делают из нас чучела, — пробурчал сыч. — Непонятно, зачем это им надо, но именно так они с нами поступают.
— Они сажают нас в клетки и выкалывают нам глаза раскаленным гвоздем, чтобы наши песни не смолкали, — пожаловалась малиновка.
— Пули из людских ружей для наших тел — все равно что пушечные ядра для них! — заключил щегол. — С какой стати нам теперь дружить с этими негодяями?
— Я же вам объясняю, — сказал раздраженным тоном ворон, — что никакой это не человек, а пугало.
И тут он, всю жизнь тщательно хранивший тайну, чтобы никто не вторгался в его частные владения, растолковал своим собратьям, что такое пугало и какая разница между этими созданиями и убийцами птиц. Но даже подробные разъяснения не убедили пернатых до конца.
— А мне по-прежнему кажется, что он наш враг, — сказал щегол. — Откуда тебе известно, что это не человек, который нарядился пугалом?
— Да, да! — сказала малиновка. — А потом, ты вот говоришь, что пугала не могут делать того, что делают люди.
— Конечно нет!
— Тогда как же оно может говорить?
Это замечание привело ворона в замешательство. Он всегда считал себя самой умной из всех птиц, однако не был абсолютно уверен в том, что превосходил в хитроумии всех пугал в мире. Но теперь, после того как он произнес столь зажигательную речь и предстал перед собратьями в качестве пламенного борца за дело пугала, ему было труднее пересмотреть свое решение, чем следовать по избранному пути.
— Я же сказал, что это единственное в своем роде существо! — сказал он. — Такие пугала рождаются раз в миллион лет, и нашему поколению выпала удача жить в одно время с ним.
— Чик, чик и чик! — зачирикали птицы, качая головами.
— У него родилась мысль! — Ворон не хотел отступать. — Только одна, но гениальная. Слушайте внимательно: если на протяжении дня, хотя бы одного дня, птицы и пугала забудут о своей вражде, этот мир изменится навсегда.
Ворону пришлось изрядно потрудиться, но в конце концов ему удалось убедить своих собратьев. С опаской, скрепя сердце птицы все же согласились. Но сначала ворон должен был сам отправиться туда и уточнить детали этой судьбоносной встречи.
Однако, когда ворон летел к овсяному полю, его стали одолевать сомнения. Ему-то было совершенно ясно, что к концу собрания он продолжал отстаивать свое мнение не из убежденности, а из страха потерять авторитет. Вещей птице не хотелось стать посмешищем, его страшили обвинения в том, что враги оказались способны заморочить ему голову; именно поэтому он и приписал пугалу благородные черты, которыми оно, возможно, не отличалось. Достигнув границы овсяного поля, он вдруг заметил какие-то странные передвижения.
— Карр! — воскликнул он, увидев, что по краю поля шли вереницей люди.
Ворон пересчитал незнакомцев: их было семеро, голову каждого украшала шляпа, а в руках у них были двустволки. Потом он увидел, как они скрылись один за другим в сарае, где обычно хранились кирки и лопаты. „Если людям известно, что я умею считать до семи, — сказал он себе, — почему они пришли сюда только всемером“. Возможно, они не собирались охотиться на воронов. Или охотник номер восемь накануне сломал ногу — и такое в жизни бывает. Или они просто случайно проходили по овсяному полю — этот вариант тоже нельзя полностью исключить. Пока ворон терялся в догадках, его взгляд упал на пугало, и ему показалось слишком подозрительным, что сборище двустволок совпало с днем проведения большого птичьего слета.
Вещая птица не стала спускаться с небес, а, наоборот, облетела поле еще раз. В конце концов ворон понял, что от страшных подозрений тебя может знобить даже сильнее, чем от мороза.
А что, если пугало не желало умереть на костре или под проливным дождем и как раз боялось этой страшной участи? А вдруг оно хотело заслужить для себя прощение, завлекая всех пернатых в страшную ловушку? Ворон размышлял: „Если бы я был деревяшкой, скучающей в неподвижности, то я бы день и ночь только и размышлял о том, как спастись от неминуемой гибели в открытом поле. Не знаю точно, какой выход тут можно придумать, я могу лишь догадываться о нем. Как ни крути, несмотря на весь мой ум, я только птица, умеющая считать до семи. И если задача пугал — внушать страх, то самое умное из них непременно захочет, чтобы он овладел даже теми из пернатых, которые пугал не боятся“.
Пренебрегая осторожностью, ворон облетел овсяное поле, чтобы подтвердить или рассеять свои сомнения. „Если мы имеем дело с благородным сердцем, как мне хотелось бы верить, и прилетим сюда, то победа будет за нами, — сказал он себе, — но если перед нами обманщик, то все птицы погибнут. И вина ляжет на меня“.
Когда ворон вернулся к дереву, на котором сидели птицы, те заметили его настороженный вид.
— Ну и как? — спросили они посланника. — Это была ловушка или на самом деле чудо?
Ворон три раза открывал клюв, словно ему не хватало воздуха, и наконец выдохнул:
— Давайте оставим эту затею.
■
