— Достаточно того, что вы ею владеете. На вас уже охотятся.
— Что ж мне теперь — пойти повеситься?
Стефановский смешок прозвучал так, будто порвали оберточную бумагу.
— Тогда могу порадовать: Шимкевич клянется достать вас даже из могилы и превратить в мокрое место. Милиция с радостью привесит вам труп Вторушина, хотя вряд ли он ваш. Но это еще не самое страшное.
— Куда еще страшнее?
— Я имею в виду покушение на первое лицо. Вы почти единственный, кто знает все детали. И тут вам точно не отмазаться. Уж больно вы подозрительный персонаж, Александр Платонович!
— А знаете, полковник… — У Безукладникова прорезалась пылкая запальчивость школьника, которого застукали прогуливающим, в то время как с урока сбежал весь класс. — Вы мне тоже очень подозрительны. Очень! Вы до сих пор пальцем не шевельнули, чтобы это покушение предотвратить! Ни вы, ни Холодянин… Но с господином Шимкевичем вы теперь общаетесь нежнее, чем с собственной мамой. Уже через неделю вы намерены принять от него сумму, которая в шестьдесят два раза больше вашего оклада. И вы уверены, что это останется тайной для всех!..
Лучше бы он этого не говорил.
Когда боец невидимого фронта слышит из уст противника, что его невидимые подвиги шиты белыми нитками, это хуже, чем провал. Ему остается только убить противника или убиться самому. Убиваться полковник Стефанов не собирался. Его самообладанию могли позавидовать десять безукладниковых. Он даже позволил себе мягко улыбнуться и задать абстрактный вопрос:
— Что вы еще обо мне знаете, Александр Платонович?
Ответ был не менее абстрактным, но ужасающим:
— А практически все. — Безукладников явно терял к собеседнику всякий интерес.
— И кто же ваши информаторы?
— Мне не нужны информаторы.
Безукладников глянул на часы. Он прикидывал, успевает ли вернуться в отель и, допустим, немного поспать до того, как увидит себя в наручниках (оставалось четыре часа двенадцать минут), либо уже больше не возвращаться.
Стефанов, в свою очередь, тоже прикидывал. Он не впервые сталкивался с необходимостью убрать человека. Но никогда еще эта необходимость не была столь настоятельной и срочной.
Выбирая максимально опрятное решение, он потягивал время, как свой остывший капучино, и продолжал поигрывать в вопросы-ответы. В принципе, уже не имело значения, что ответит кандидат в мертвецы. Какая разница, о чем толковать с трупом?
— Вы еще не упомянули про мою личную жизнь. Расскажете что-нибудь остренькое?
— Разве у вас есть личная жизнь?..
— Ну вы просто обязаны знать обо мне что-то интимное.
У Безукладникова было такое выражение лица, будто его принуждают заглянуть в глубокий внутренний мир мусоросборочной машины.
— Вам так хочется услышать? Хорошо. Интимное так интимное. Уж не взыщите, сами напросились. Я про вашу зевоту… Вы когда, извините, онанируете, на вас нападает зверская зевота, просто зверская. Вы даже врачу хотели пожаловаться — но постеснялись. Вот и вся личная жизнь.
Он опять посмотрел на часы.
— Две минуты назад вы решили меня убить. А через минуту предложите сесть в ваш автомобиль и поехать вместе с вами.
Стефанов сидел весь серый, с пустыми, безумными глазами.
— И что вы мне ответите? — спросил он.
— Я соглашусь, — ответил Безукладников.
Глава тринадцатая
ВИНОГРАД И МОЛОЧНЫЙ КОШМАР
— Почему вы согласились? — не выдержал я.
Они выехали на окружную дорогу, все больше удаляясь от центра, и молчавший до сих пор Стефанов глухо проронил, не оборачиваясь:
— Почему вы согласились?
— Я устал быть дичью, которую травят. У меня еще впереди полтора года беспрерывного бегства. А вы — это другой вариант, совершенно другая возможность. Хотя все равно бегство…
— Какой вариант? — Полковник был явно подавлен.
Безукладников промолчал, разглядывая окрестность. Тонированные стекла только усугубляли пасмурность и бедность пейзажа.
Район, где Стефанов построил себе дачу, был не престижный, без выгодных перспектив, а потому хорошо забытый муниципалитетом и деловыми людьми. Собственно, именно это и привлекло сюда полковника ФАПСИ, чей вкус неожиданным образом совпадал с безукладниковским ровно в одном пункте: одинокий и замкнутый Стефанов тоже ценил роман Уэллса «Человек-невидимка», хотя презирал главного героя за то, как он бездарно распорядился своей невидимостью. Обладай полковник такой способностью — он бы давно уже руководил как минимум государством.
Невзрачный кирпичный особнячок за бетонным забором мало чем напоминал загородные дома политической и бизнес-элиты, но по степени закрытости от посторонних глаз и от вторжений мог поспорить с большинством из этих крепостей.
Стефанов открыл стальные ворота пультом дистанционного управления. Во дворе было тесно от колючего кустарника, не тронутого садовыми ножницами. Первый этаж особняка выглядел как редко посещаемый офис — припудренный пылью черный кожаный диван, такие же кресла, стройная пластиковая пальма и галогенные светильники. Хозяин жестом пригласил подняться наверх. Второй этаж закрывался тяжелой сейфовой дверью, поразившей Безукладникова: такие обычно ставят на входе в дом, но не внутри. В торце коридора — полупустая комната. Еще один кожаный диван, холодильник, серый кабинетный сейф с кодовым замком, ни одного окна.
— Располагайтесь, — сухо сказал Стефанов, имея в виду диван. — Душ и туалет в том конце коридора. Завтра приеду, поговорим.
Он вышел и вскоре вернулся с комплектом постельного белья, вроде тех, что выдают в поездах. Перед окончательным уходом предупредил:
— Дверь я запру, выйти не пытайтесь.
— Не боитесь оставлять меня наедине с сейфом? — пошутил Безукладников.
И сразу пожалел об этом, напоровшись на стефановский взгляд:
— Да вы не волнуйтесь! Я и так знаю, что там в сейфе. И код замка знаю. Поэтому мне даже не любопытно…
Стоявший в позе уходящего так и остался в ней стоять. Но слегка обмяк и прислонился к косяку.
После невыносимо долгой паузы Стефанов спросил:
— На кого вы работаете? — Он шумно сглотнул. — Какая у вас цель?
— Я не работаю, Валентин Дмитриевич. Меня уволили. Цель у меня гораздо скромнее вашей — я просто хочу жить спокойно. Чтобы никто меня не трогал.
— Назовите код замка.
— Какого замка? Ах, да… — Он назвал код и снова попытался заверить:
— Но это неважно! То есть не важно для меня. Простите за глупую шутку.
Полковник молча постоял еще с минуту, процедил сквозь зубы: «Какие уж тут шутки!» и, не прощаясь, ушел.
