И вот эти Гринфилдс, зеленые поля, перепело несколько советских лирических авторов на стихи Роберта Рождественского, где говорилось про город детства, про то, как ночью — опять ночью! — герой поспешает на вокзал, дабы взять билет в родной город, пылью тягучей навеки покрытый. «Нооочью из дома я поспешу, в кааассе вокзала билет попрошу…» Конечно, советский вокзал — не самая, скажу вам, пронзительная лирическая тема, но что-то в этом мотиве проскальзывало от тех зеленых полей под вечерними небесами, и никакая касса не могла этого испортить. Что-то, вероятно, было в этой песне такое, что даже Егор Летов ее перепел на «Звездопаде». Но когда мне случалось проснуться летом, а мы жили тогда еще на третьем этаже, и я видел тени лип, мечущиеся по стене, — я очень ясно представлял, как ночью идет этот человек за билетом, а вокзалы тоже ночные, и кассы другие, и кассирши в них. Мне представлялось почему-то, что он проходит мимо того самого сквера, который у нас так и называется Квадрат Счастья, но ночью там было невыносимо грустно, грустно в квадрате. Ведь там пустой детский городок, горка, песочница. Там листья в свете фонаря. И на меня нападала такая грусть — не тоска, а именно грусть, — которую нельзя выплакать никакими слезами.
Вот тут некоторые интересуются, почему мы воспитываем читателя такими простыми и где-то даже сентиментальными заданиями. Вспомнить песенку, отгадать загадку… Дорогие друзья! Неужели вы полагаете, что человек воспитывается, например, в тюрьме, что надо жизнь понюхать? Если вы под жизнью всегда подразумеваете портянку, потому что не знаете никакого другого запаха, у вас никогда не будет денег, потому что какие деньги с таким опытом и представлениями? Все серьезное делается тонко, а если нужен мордобой, это должен быть очень тонкий мордобой.
Слушаем грустную песню два раза и страшную — один, на ночь. Ровно в полночь посещаем Квадрат Счастья, долго там сидим, если не побьет пьющая молодежь.
Вот мы сидим в полночь в Квадрате Счастья, немолодой уже мужчина — как ужасно называть себя «мужчина», даже ужасней, чем «немолодой»! — и чувствуем, как земля отдает дневное тепло. Может, мы и есть тот самый мужчина, который виделся нам в детстве — который ночью, когда так опасно выходить на улицу, устремился на вокзал за билетом в детство, но по дороге вспомнил, что это всё — одна метафора. Вот он сидит в сквере, тот, о котором нам так грустно было думать, и ничего страшного, только очень, очень грустно. «Нооочью из дома я поспешу». О чем мы грустим? Неужели о невозможности возвратить детство? Да я все бы отдал, чтобы не возвращаться в детство. В тотальную беспомощность, сплошное бесправие, садическую школу, тухлый воздух последних лет советской власти. Сейчас не лучше, но тогда я еще ничего не мог и не умел, ничему не способен был противостоять. Сейчас другое дело, сейчас мы вооружены. Нет, мы о другом грустим, наша грусть высшей пробы — она беспредметна. Грусть из-за любви, детства или денег не заслуживает упоминания и не воспитывает души. Мы же грустим только потому, что песня «Гринфилдс» прелестна и поэтична, и даже в стихах Роберта Рождественского благодаря этой музыке появляется что-то, а может, он и вправду был одаренный человек. Грустно не то, что мы умрем, и это еще, кстати, неизвестно, и даже не то грустно, что все невозвратимо, — а просто грусть разлита в воздухе, как запах, и это единственное средство межчеловеческой связи. Кто не чувствует этой грусти, струящейся повсюду, как дневное тепло, отдаваемое землей, — тот вообще ничего не чувствует и зря выполняет наши упражнения. Земля ночью отдает тепло, мы отдаем грусть, ибо это единственное, чем мыслящий человек может за ночь пропитаться. Идите домой, напевая. На ночь чашка мятного чаю и, если хотите, сигарета.
28 августа
Сегодня вы должны ударить человека по лицу.
Обратите внимание — не «мы», как мы говорим обычно, а «вы». Это только ваше дело. Но сделать это необходимо, и мы готовы объяснить, почему. Это последняя стадия освобождения перед тем, как мы окажемся на середине нашего пути. Вспомните все случаи, когда вы стерпели, промолчали, не вмешались. Все эпизоды, когда вы позорно струсили. Все навеки врезавшиеся в вашу память упущенные возможности. Поймите: этот барьер достаточно преодолеть раз в жизни. После этого вы поймете, что можете, и будете себя вести совершенно иначе. В жизни побеждает тот, кто готов больше поставить на кон, тот, кто пойдет до конца, а не тот, кто сильней. Пьер ранил Долохова, а русские победили Наполеона не потому, что лучше воевали. Пьер вообще держал пистолет второй раз в жизни — если бы первый, все-таки не так смешно, — и убрал левую руку за спину не ради принятия классической дуэльной позы, а только для того, чтобы в нее не попасть. Сражение выигрывают те, кто идут на него в белых рубахах. Если вы не готовы перейти в споре к решительным действиям, вы так и будете всю жизнь отступать, и у вас не будет денег. Да, что поделаешь, этот аргумент имеет к ситуации прямое отношение. Деньги приходят к тому, кто освободился. И не думайте, пожалуйста, что этого можно добиться духовными преобразованиями. Это все равно что сажать огурцы посредством геометрических вычислений. В жизни всегда наступает момент, когда надо сделать последнюю ставку. Потом он неоднократно повторяется, но преодолеть себя с каждым разом становится все трудней.
Человек должен быть незнакомый или по крайней мере увиденный вами в этот день впервые. Дальше вы можете с ним слегка познакомиться, то есть, например, вступить в спор. Этот спор надо быстро довести до кипения, до точки, когда отступать становится невозможно. Однако будьте осторожны: ударить надо первым. То есть нельзя доводить до ситуации, когда первым ударит он. Иначе все было бы слишком просто: подошли, обозвали пидором, получили в нос и дали сдачи. Первый удар должен быть обязательно за вами. Дальше может произойти что угодно, это неважно. Вас могут побить, вы можете потерпеть поражение в драке — никто не требует, чтобы вы дрались как ниндзя. Ударив, вы уже победили. Это очень легко. Никто не требует, чтобы он от вашего удара покатился колбасой и уже не встал. Сбивать там с ног, разбивать лицо в кровь… Заметьте, мы вообще не ставим перед вами супертрудных задач. Все в пределах возможностей самого обычного человека. Подойдите и врежьте. Не обязательно кулаком. Можно просто ладонью, пощечина — и хватит. Но это должен быть удар, а не поглаживание, нападение, а не шутка. И после этого вы всегда всё сможете. Это как первый раз прыгнуть с вышки.
Возможны варианты. Самое простое и лучшее — просто подойти и без предупреждения врезать. Дальше как хотите — можете падать в обморок, имитируя мгновенный приступ безумия, а можете объяснять ситуацию. И я даже не возражаю, если вы изначально сумеете договориться. То есть подойдете, поздороваетесь и во всем признаетесь. Так и так, я занимаюсь духовным самосовершенствованием, мне необходимо ударить вас по лицу. Почему именно вас? Потому что именно ваше лицо показалось мне понимающим. Добрым, симпатичным. Мне необходимо ударить вас по вашему доброму, симпатичному лицу. Если после этого вас не сдадут немедленно в милицию — пардон, в полицию, — или в дурдом, значит, у вас все получилось. Если сразу дадут в морду, вы нарушили правила, и тогда вам надо искать другого человека, которого придется бить уже без предупреждения.
