— Спасибо, это мне муж бывший подарил.
— Бывший?
Анатолий Макарович, он же Толя Щербаков, обрадовался? Или мне так показалось?
Я засмеялась.
— Давай сложимся, а то я тоже не знаю, что ей дарить. Карточку в «Л'Этуаль», пусть купит себе какие-нибудь королевские духи. Она же королева.
— Королева… — подтвердил Толя.
Я протянула ему деньги.
— Купишь карточку? А я напишу открытку, в романтическом стиле. «Ты прекраснее всех, наша Роза, не боишься ни гроз, ни мороза…»
Толя засмеялся и сказал:
— А ты помнишь, как в лагере однажды вечером мы сидели на пригорке…
— Толя, извини, пожалуйста. Я совсем не помню лагерь. Я ведь чуть младше. Я как-то этот возраст помню избирательно.
— Жаль.
Да, кажется, я нравлюсь географу. Этого достаточно, чтобы ощутить себя молодой, красивой, пусть не королевой, но… Да я и без этого обычно ощущаю себя молодой и красивой и почти что королевой. Ощущала, до вчерашнего дня. Но ведь я с собой договорилась — вчерашнего дня, точнее вечера — просто не было?
Я тряхнула волосами.
— Я пойду, прости. Меня дети ждут. В младшей школе.
— Я провожу? — Толя, не дожидаясь ответа, пошел рядом со мной.
За пятьсот метров, отделяющих старшую школу от младшей, он успел рассказать мне, как тонул на Алтае, покорил две знаменитые вершины, однажды путешествовал все лето в одиночку, пересекая сибирскую тайгу по бездорожью.
— Здорово, — сказала я. — Пока!
— Нет надежды? — Географ взглянул на меня с очень знакомым выражением упрека и… надежды.
Я засмеялась.
— Апрель, Толя! Апрель! А пальто я это ненавижу. Просто нет времени купить другое. Но я обязательно куплю.
Глава 27
— Андрюша, — позвонила я вечером того же дня брату, — зачем ты это сделал?
Я была уверена, что он начнет отшучиваться. Но брат помолчал и спросил:
— Криво полки висят?
— Нет, ровно! Но зачем ты послал мне этого разведчика?
— Разведчика? — Андрюшка стал смеяться. — Почему, Анюта, разведчика?
— Ну а кто он? Кто у тебя в ведомстве еще работает? Подводники, что ли? Или кондитеры?
— Анюта, успокойся. С чего ты решила, что он у меня работает?
— Да ты ни с кем больше не общаешься! Триста шестьдесят дней в году на работе, мне недавно Евгения Сергеевна жаловалась.
— Хорошо, — вздохнул Андрюшка. — Извини, я хотел, как лучше. Чтобы было как-то… ну я не знаю… весело, что ли. Старею, наверное. Не чувствую чего-то важного. Пропускаю в своем замоте. Андрис мне тоже сказал, что всё как-то не слишком вышло. Вы то ли испугались его, то ли…
— Так он правда Андрис?
— Правда Андрис и правда Левицкий. Никаких разведчиков, явок, паролей и семнадцати фамилий нет. Давно бы посмотрела в Википедии. Отпала бы часть вопросов.
— В Википедии?
— Ну да. У тебя Интернет работает?
— Теперь да, заплатили.
— Посмотри.
Я посмотрела. Посидела, ничего не делая, просто посидела, посмотрела в окно. Сегодня по-прежнему был апрель. Но уже не такой звенящий и солнечный, как вчера. У меня в этой связи болела голова, давили виски, в голову лезли какие-то глупые мысли — что будут делать дети, если я умру? С кем они останутся? С Юлей Гусаковой? Чтобы она определила Никитоса в колонию, а Настьку — в женский кадетский корпус? Надо взять обещание с Андрюшки, если в случае чего…
Я позвонила брату.
— Андрюш, если я умру, возьмешь близняшек?
— Анюта, ты что? — удивился Андрюшка. — Ты, кстати, заглянула в Википедию? Нашла там Андриса?
— Нашла. Но этого не может быть. Я, конечно, увидела, что он какой-то необычный, но… Но как же он может делать что-то руками? Гвозди забивать… Ему ведь надо беречь руки…
— Прижало парня. Попросил меня — ну что мне для нее сделать? Я сказал — потолок ей на место верни, он у нее в квартире регулярно падает. Квартира больно старая.
Я засмеялась.
— Не верю ни одному твоему слову. Ерунда какая-то. Откуда он меня знает? Как прижало? Ну что, возьмешь детей?
— Я тебе ответил еще тридцать лет назад, — вполне серьезно сказал брат. — Такие малявки, как ты, о смерти думать не должны. А то у них портятся зубы, и им, неумным малявкам, снятся всякие кошмары. И они орут по ночам.
— Тебе Настька сказала? Мне правда приснился кошмар вчера…
— Анюта, я тебя знаю сто миллионов лет. Ты, когда нервничаешь, плохо спишь. Беседы ведешь во сне, выкрикиваешь что-то… Все, прости, совещание задержал и так.
— Да, Андрюш, спасибо…
— Я позвоню завтра, не грусти! На выходные давайте к нам.
Да я вообще-то не грущу. Я просто удивляюсь. Я не могу долго грустить. Я грустила вчера весь день, мне этого хватило. Если я пишу книжки про то, как умер мой самый любимый муж, а люди смеются — разве я могу грустить долго?
Я сама позвонила Андрюшке на следующий день.
— Я больше не грущу, не переживай. А где ты с ним познакомился?
— О, это отдельная история… Как-нибудь расскажу. Красивая история. Сейчас не могу.
— Совещание?
— Совещание.
— А скажи, почему… ты сказал, что он хотел как-то… ну что-то для меня сделать… Почему?
— Почему? — переспросил Андрюшка и… глупо засмеялся.
Андрюшка глупо не смеется никогда. Даже когда играет с детьми, а это случается в редкие выходные и в отпуск. Андрюшка — очень ответственный человек, от него зависит целая важнейшая область безопасности страны. Он часто смеется, он легкий и приятный человек, несмотря на свою должность. Но сейчас…
— Андрюш! Это ты?
— Я! Анюта, не могу, прости, родная, семнадцать генералов сидят сейчас в соседней комнате и ненавидят меня.
— Почему ты так смеялся, когда я спросила…
— Малявка! — ответил мой брат и отключился.
Я горжусь Андрюшкой, очень горжусь. Но иногда бывает обидно, что гораздо в большей степени он принадлежит стране, чем Евгении Сергеевне, детям и мне. Страна забудет его гораздо раньше, чем он полагает. В отличие от нас.
Чем дольше я думала о чудесном «мастере» Андрисе, тем веселее мне становилось. Грусть действительно прошла. Жаль, что я не болтушка… Рассказать бы в школе. Никто не поверит. Лишь Анатолий Макарович, Толя Щербаков, поверит и расстроится.
Пальто я поменяла еще вчера, купила в магазине первое попавшееся, на которое у меня хватило денег, чтобы не сажать детей на пшенку с вафлями до конца месяца. Симпатичное, датское, с зеркальными пуговками, серое с продернутыми розовыми нитками. Зеркальные пуговицы отражают свет и бликуют солнечными зайчиками. Один такой зайчик, разумеется, попал Анатолию Макаровичу, Толе Щербакову, который совершенно случайно встретился мне по дороге в школу. Причем уже третий день подряд.
