— Здравствуй, Ваня, здравствуй.
Перетасова не пела, но сидела на подоконнике, что-то читала в планшете, водя пальцем по экрану, хмурясь и шевеля губами. Читает, и ладно. А даже если и играет. Я всех их не переделаю. У нее астма, ей нельзя волноваться. Хочет — пусть играет, главное, чтобы не пела громче, чем я говорю.
Аля Стасевич вызвалась читать вслух поэму «Руслан и Людмила», которую мы начали проходить. Она выразительно декламировала, раскрашивала слова, махала руками, смотрела на меня, ожидая одобрения. Я кивала: «Молодец!»
Сережа летал, но тихо и только с одного конца парты на другой. Самолетик сегодня был у него скромный, маленький. Полетает, отдохнет, снова начнет заводить мотор, но совсем негромко.
Ваня время от времени поднимал голову и снова и снова говорил:
— Здравствуйте, Анна Леонидовна!
Перетасова, сидя на окне, болтала ногой, норовя задеть маленького Гришу, который очень внимательно слушал «Руслана и Людмилу», смеялся, удивлялся, явно не знал каких-то слов, но спрашивать не решался. Надо бы объяснить, что такое «в гриднице высокой», «царевна тужит», «брашна», «ретивого»… Непременно, непременно объясню…
На уроке в моем седьмом «А» все так хорошо отвечали по «Мальчикам» Достоевского, что я поставила семь пятерок, и Тоне, и Неле, и Будковскому. Все что-то говорили, говорили… А я ставила пятерки и ставила… И смотрела в окно. Апрель. Такой поздний в этом году. Уже скоро лето. Весны совсем не было. А лето пройдет быстро. Интересно, сколько дней у меня будет отпуск? И куда нам ехать летом? Что-то я ничего не скопила к лету. Ничего, посидим на даче. Купила в девяностых по случаю хибарку за пятьсот долларов, вот как нас теперь спасает… Апрель… Такая дымка на улице, разгорается день, надо бы погулять со своими детьми, пойти в парк, подышать весной, нет пыли совсем еще… Не буду тетрадки брать, проверять, ну их…
— Анна Леонидовна! — Катя Бельская смотрела на меня с некоторой тревогой. — А разве правильно, что Коля Красоткин в «Мальчиках» — положительный герой? Из-за него ведь его друг Илюша умирает…
— Нет, конечно, с чего ты это взяла?
— Достоевский же говорит, что он «хороший, но извращенный»?
— Правильно. В этом вся сложность. Писатель как раз размышляет о том, что задатки — задатками, а сформироваться из человека может что-то совсем другое. Почему ты так ставишь вопрос? Разве мы говорим, что он — положительный герой? Да и вообще это определение очень сложное и спорное.
— Да нет, это я так… — Катя оглянулась на кого-то сзади. На Будковского? Не знаю, все сидели с непроницаемыми лицами. — Просто так. Извините.
Я Будковскому поставила «отлично». Наверное, он ахинею сказал. А мне показалось — хорошо так говорил, гладко. Да и ладно. Какая разница. Апрель. Нужно гулять, дышать, куда-то ехать. А мы сидим и такой глупостью занимаемся. Положительный ли герой мальчик Коля Красоткин, который скормил собаке хлеб с иголкой. Да, очень положительный. А на улице апрель… И ведь не выведешь их во двор. Никто меня не поймет, если я литературу буду проводить во дворе.
На переменах мне названивал и названивал Игоряша.
— Нюся, как дети?
— Хорошо, Игоряша.
— А ты как?
— А я просто отлично.
— Правда?
— Кривда.
— Нюся… Ты меня простила?
— Отвянь, Игоряша, у меня перемена десять минут.
— Я позвоню на следующей, можно?
— Нельзя. На следующей я собираюсь позавтракать.
— Конечно, конечно, Нюсечка! Хочешь, я тебе хлебушка с медом привезу? Мама мед купила…
— До свидания, Игоряша. Съезди лучше поработай. Денег к лету заработай.
— Бегу, Нюсечка! Всё, целую! А ты меня целуешь?
— И я тебя целую, Игоряша. Не звони только больше, у меня дел много на переменах.
— Ага, ага… Я так тебя люблю!
На следующей перемене он звонил снова, мешая мне разговаривать с детьми, завтракать, готовиться к уроку.
— Нюсечка, Нюсечка, Нюсечка…
— Если ты будешь трезвонить по пять раз за перемену, я отключу телефон.
— Нет, нет, я не буду… Всё, целую!
После четвертого урока ко мне подошла Роза.
— Ой, как хорошо, что ты сама подошла! — обрадовалась я. — А то у меня к тебе дело.
— У меня тоже, — загадочно улыбнулась Роза. — У меня день рождения на этой неделе. Придешь?
— Конечно. Приду, с удовольствием. Скажи, куда, когда и во сколько.
— Куда? — Роза слегка удивленно посмотрела на меня. — В столовую. В пятницу, после уроков.
— А, понятно.
Действительно, с чего это я решила, что Роза пригласит меня к себе домой? На запретную территорию ее свободы и одиночества? Или не-одиночества. Только никого ее жизнь не касается, в том числе меня. Ведь она «Не Бежала Ни К Кому, Аня!». И никто ее не ждал, прислонившись к аккуратному «фордику», и не смотрел влюбленными глазами…
— Да, Роза, приду, конечно. Что тебе подарить?
— Издеваешься? — Роза засмеялась. — Что хочешь, то и дари. Можешь ничего не дарить.
Да нет уж, Ваше Величество, как же Вам ничего не подарить… Обидно ужасно. Глупо и обидно. Но вместо того чтобы обижаться, я все набиваюсь и набиваюсь к Розе в друзья.
— Ты коньяк пьешь?
— Я вообще не пью! — Роза гордо вздернула голову. — Ты что? Могу пригубить на празднике, и всё.
— Да я не в этом смысле… Ладно. Слушай, я о другом. Я хочу детей перевести в другой класс, в параллельный.
— Почему? — быстро спросила Роза.
Сказать? Она застегивается на все пуговицы, сверху донизу, а мне — раскрыться, полезть со своей откровенностью? Нет.
— Просто учительница невзлюбила Никитоса. Грозит ему колонией.
— Но он, кажется, мальчик у тебя такой… — Роза выразительно подняла брови, — бурный.
— Бурный, но не настолько. Он хозяйственный, послушный…
— Ясно. От меня ты что хочешь? Я к младшей школе не имею отношения.
— Нет, ничего не хочу, Роза.
— Да ты не обижайся! — Роза положила мне на плечо руку, похлопала тяжело, по-мужски. — Просто не грузи меня своими проблемами.
— Извини.
— Ничего. Если плохо мальчику, переводи, конечно. Он у кого? У Гусаковой? У Юльки?
— Ну да.
— Так она же в декретный отпуск скоро уходит!
— В смысле?..
— В смысле — в декретный отпуск! Ань, ты что, не заболела? Чудная какая-то сегодня…
— Так быстро, не может быть…
— Что — «быстро»? Не поняла. Слушай, извини, потом, ладно? Мне всех еще пригласить нужно. Побежала, — сказала Роза и величественно, но стремительно поплыла дальше по коридору, кому-то кивая, другому грозя кулаком, здороваясь, отвечая на ходу. И красивая, и страшная одновременно, в каком-то необыкновенном платье, на тонких изящных ножках, улыбающаяся, улыбающаяся…
