Ночь мы проспали кое-как — ей было то холодно, то жарко, а к утру температура стала спадать, Варька, проснувшись, запросила есть. День просидела в кровати, я ей читала, мы собирали пазлы и логические квадраты — к счастью, они легко нашлись в сумках. Я пожалела, что видеомагнитофон остался у Токмачева, — в комнате оказался вполне приличный Телевизор, к которому можно было бы его присоединить. Любовь Анатольевна сходила в магазин и принесла мне все, что я попросила. В общем, к вечеру, когда у Вари температура стала нормальная, я решила — жизнь удалась.
В среду в школу я ее не повела. Любовь Анатольевна предложила мне:
— Если хотите, Елена, я посижу с Варей, а вы своими делами займитесь. Если вам нужно…
Я решила съездить в ТАСС забрать свои последние деньги. Можно тогда не трогать «неприкосновенный запас», хотя бы валютную его часть. И еще я хотела выйти на «Маяковской» и постоять, посмотреть вниз на Садовое кольцо, в сторону площади Восстания. Это мой старый тайный способ. Если я никак не могла решить, что мне делать, или вдруг у меня начинался стопор в работе, я выбирала солнечный вечер — в зависимости от времени года от четырех до восьми часов, когда начинает садиться солнце, и ехала на площадь Маяковского. Тот самый вид, который я наблюдала все детство из своего окна, пусть чуть под другим углом, всегда действовал на мое сознание чудесным образом. Вдруг и сейчас поможет, подумала я и решила, что сделаю это на обратном пути, чтобы нервные встречи в ТАССе не помешали чуду.
Я долго колебалась, не позвонить ли Толе Виноградову, но не придумала достойного предлога и звонить не стала. На всякий случай я нашла в сумках свой самый элегантный светлый костюм. Еще пока я могу его надеть. На самом деле он еле-еле на мне застегнулся, но от этого смотрелся даже лучше. Похоже, срок моей беременности — или, по-японски, возраст малыша у меня в животе — мне надо отсчитывать не от того, последнего, поганого заезда Саши Виноградова ко мне, когда и быть-то ничего не могло, а с предыдущего месяца, когда мы встречались раз пятнадцать, как минимум, и когда у меня в срок прошли то ли месячные, а то ли что-то вместо них. Вот схожу на УЗИ — узнаю точнее — по размеру зародыша.
Я привела себя в порядок, подкрасилась, получила сотню искренних Варькиных комплиментов, поцеловала ее тоже раз сто, попросила Любовь Анатольевну дать ей в мое отсутствие сок и поехала.
Я ходила по коридорам ТАССа нарочито медленно, два раза прошла по нашему этажу мимо кабинета Анатолия Виноградова, но, конечно, его не встретила. Глупо было надеяться на это. Я решила зайти к нему. Зачем? Я не могла ответить себе на этот вопрос. Заглянула в» его приемную. Секретаря Никиты не было, но компьютер был включен. Я закрыла дверь и ушла.
Что бы я сказала Анатолию? Что у меня два с половиной, а по резко улучшившемуся самочувствию и округлившемуся животу — три с половиной месяца беременности? Что не знаю, как мне заработать денег? Что я окончательно рассталась с отцом обоих детей — вернее, он расстался со мной. Да так плохо это сделал, что и у меня что-то, наконец, сломалось в душе. Очень ко времени. Да, есть чем похвастаться… А если нечем, то зачем заходить — жаловаться? Просить, чтобы он дал мне чистый носовой платок? Работы секретарем я уже физически не выдержу. Да и как — обмануть и прятать живот до последнего — девчонки сразу заметят… Или сказать Толе, что я беременна, и рассчитывать на его жалость? Нет.
Я боялась себе признаться, что хотела его видеть просто так. Я так давно не влюблялась, что, скорей всего, просто не узнаю это чувство, если оно придет. Вот, может, я влюбилась в мрачного Семена, который грузил мои вещи? А зачем иначе я рассказала ему всю свою жизнь и обещала позвонить, «если что»?
Я дошла пешком по Тверскому бульвару до метро, можно было бы прогуляться и до «Маяковской». Но я решила проехать остановку в метро, чтобы побыстрее вернуться к Варьке.
Я вышла из метро у зала Чайковского, перешла к памятнику и встала чуть левее от него, — тут главное — не ошибиться.
В волшебстве, в гадании, в любом общении с тайными силами природы главное — точно выполнять предписанное тебе. Сказано: «высуши таракана, разотри в порошок и в первый четверг Великого поста насыпь его в левый ботинок того, кого хочешь навеки отворотить» — все точно надо выполнять. Не дай бог перепутать ботинки. На самом деле в моей голове прекрасно уживаются и христианские заповеди, и древние верования славян, оставшиеся в суевериях, приметах и всякого рода волшебных действиях, вроде заговоров. Ну что я могу поделать, если каждый раз мой покойный отец снится мне к дождю и снегу. А если он снится вместе с дедушкой и бабушкой, то жди урагана и штормового предупреждения. Так, может, они первые меня сверху предупреждают: «Ленка! Бери зонтик! Или вообще лучше на улицу нос свой фамильный не показывай!»
В юности, влюбившись в Виноградова и обнаружив, что это взаимно, но лишь до определенного предела — до утра бурной ночи, я пробовала всяческие проверенные столетиями способы укрепить его чувства. К примеру: можно разрезать яблоко, положить в него записку с именем того человека, о котором вы думаете, сложить половинки яблока вместе, нашептать волшебные слова: «Сохни, Саша, без меня, как это яблоко» — и положить яблоко на окно. Если яблоко начнет засыхать (а не тухнуть), то человек заколдован. Вернейшее средство поселить в мужчине необъяснимую тягу к вам через годы и расстояния — капнуть своей свежей крови (лучше маточной) в красное вино и дать ему выпить. Можно даже не заговаривать.
Есть и проверенные способы «остуды». В первый вторник молодого месяца надо накалить длинный гвоздь и сунуть его в воду, глядя на месяц и приговаривая: «Именем Адоная, да остынет во мне страсть к рабу Божьему Александру», — и залпом выпить эту воду, не останавливаясь. Сколько же воды с привкусом горелых гвоздей я выпила до Варькиного рождения!
Надо признаться, в чем-то я очень преуспела. Виноградов так и не отвязывался от меня. То, что случилось сейчас, я объясняю лишь тем, что мне через два года будет сорок лет, а это страшно для мужчины, который рядом. К тому же никто не сказал, что Саша больше не пригласит меня, торжественно и официально, разделить с ним восторги соития.
Я стояла и смотрела на Садовое кольцо, на высотку на Смоленской, но главное — на небо над домами. Погода была как по заказу. Ясное небо, начинающее у горизонта розоветь. Главное — не загадывать ничего конкретного. Просто надо смотреть, впитать в себя те неизведанные, загадочные флюиды, которые несутся в воздухе в этом месте, на несколько секунд раствориться в том самом розовеющем небе и потом вернуться в себя, уже наполненную новой силой, о природе которой я могу только догадываться.
Все произошло так, как надо. Я постояла лицом к площади Восстания несколько секунд или минут — мне трудно сказать. И вернулась к метро.
Когда я переходила дорогу, сильно загудела машина, остановившаяся у светофора. Я поспешила ступить на тротуар, думая, что уже погас зеленый. Машина загудела снова. Я взглянула на нее. Нет, я, кажется, не знаю такой машины. Разве что Саша опять купил новую. Я подумала: «Мало ли кто кому может гудеть» — и повернулась, чтобы идти в метро. Машина загудела опять. Я вновь обернулась. И увидела, как замигали фары аварийной остановки, из машины вышел человек и стал пробираться в потоке двинувшихся автомобилей.
