— Документики, — лениво козырнул в окошко милиционер.
Иван Селивестрович вежливо протянул ему какую-то книжечку. Гибэдэдэшник тут же подобрался:
— Виноват… Погодка… Да-а-а… На дачу, товарищ генерал? Счастливого пути!
И вам того же, — ответила за генерал-лейтенанта моя Сонька и аккуратно потрогала его за рукав тонкой замшевой куртки. — Поехали? Генерал обернулся к нам:
— А что, может, действительно на дачу? Здесь совсем близко… Если вы не возражаете… И погода — просто на удивление…
— А… почему номера тогда у вас — не генеральские? — спросил неисправимый реалист, сидящий в самой глубине моей романтической души.
— Конспирация. — Генерал-лейтенант снова подмигнул, теперь уже только одной Соньке. — Так и у вас тоже — пальтишки не королевские.
Соньке отчего-то очень понравился неожиданный ответ Ивана Селивестровича.
— Не королевские! — подтвердила она, хохоча.
Я же лишь неуверенно кивнула, так, что, наверное, было непонятно, насчет чего. Иван Селивестрович, еще раз вопросительно взглянув на меня в зеркальце, тронул машину с места.
Сонька совсем осмелела. Просунув голову вперед, между сиденьями, она взахлеб стала болтать с генерал-лейтенантом, который достаточно энергично проехал все наши перекрестки, и уже скоро мы пересекли кольцевую дорогу.
Мы ехали с хорошей скоростью по трассе. Генерал смеялся, Сонька повизгивала от восторга, а я молчала и смотрела на коротко стриженный крепкий затылок незнакомого генерал-лейтенанта, который издалека выбрал меня в подруги жизни из-за того, что я ношу свой школьный розовый берет и скрываю морщинки дымчатыми немодными очками. Мне захотелось срочно выйти из машины. Или срочно выяснить, не шутит ли он… Или что-нибудь спеть, хотя бы про себя. Надо же, я столько лет уже не пела — ни вслух, ни про себя. В голове вертелась какая-то давно забытая песенка, и я стала тихо-тихо отбивать такт своими некоролевскими полусапожками: та-ра-ра-ра-рам-пам-па… та-ра-ра-ра-рам-пам-па… Я не сразу поняла, что напеваю про себя ту же песню, которую только что пел Иван Селивестрович, я даже вспомнила конец припева — он не допел до этих слов: «Чтоб по жизни прошагать, как первый гром!» Надо же…
Ветер разогнал тучи и унес дельтапланы. Я посмотрела в профиль на Соньку и подумала-, какая же она симпатичная, потому что, слава богу, на самом-то деле похожа на меня, а не на Вадика. Сонька в этот момент откинулась назад, чуть было не сшибив головой мои очки, привалилась ко мне и вздохнула:
— Да-а… Очень жаль! Очень!..
Я вздрогнула:
— Ты о чем, Сонечка?
— Ты что, все прослушала? А вы можете для мамы сначала рассказать? Только с самого-самого! — Она очень изящно облокотилась локотками сбоку на сиденье генерал-лейтенанта, а он послушно начал-.
— В тридевятом царстве — в тридесятом государстве жила-была принцесса. Звали ее Александра. Когда она подросла и стала королевой, у нее родилась дочка, Сонечка…
— Принцесса, принцесса Сонечка! — уточнила Сонька и посмотрела на меня, чтобы убедиться, что и мне очень нравится такое начало.
Генерал кивнул и продолжил:
— И вот в один прекрасный день король им сказал: «Собирайте свои вещи и уходите, потому что никакие вы не принцесса и не королева, а глупые никчемные нищенки…»
— И очень некрасивые!.. — негромко добавила Сонька и прижалась ко мне коленкой.
— Именно так он и сказал: некрасивые и ненужные. И они ушли. И шли они долго-долго, через лес, через поля и равнины…
Я смотрела, как Сонька, не отрывая глаз от генерал-лейтенанта, восхищенно слушает милую и безыскусную сказку о прекрасной королеве и еще более прекрасной принцессе, которые все искали по городам и весям свое счастье, а счастье, поманив издали, оказывалось то обманом, то глупостью, то горем…
— Про поляну еще… — подсказала Сонька, потому что генерал перевел дух и на некоторое время замолчал.
— Ну разумеется! Еще все впереди, — улыбнулся он. — И так вот… Шли они шли, пока в один прекрасный день не вышли на большую солнечную поляну, на которой росли чудесные цветы и пели белые птицы…
Я увидела, как улыбнулась Сонька, и почувствовала, как знакомое чувство тревоги и нежности заскребло мое сердце. Я-то — ладно. Генерал — так генерал. Женщины тоже всегда говорят, что им на десять лет меньше, чем на самом деле. У каждого свой козырь… А вот если девчонка моя поверит? В погоны, в принцесс и белых птиц, поющих на рассвете… И ошибется…
— Нет, — вдруг прервал мои мысли генерал.
— Что — нет? — Я первый раз посмотрела в серые, чуть насмешливые глаза Ивана со светлыми, как будто растрепанными ресницами. Я и не заметила, что мы уже остановились у большого двухэтажного дома с красивой зеленой крышей.
Не ошибется, — ответил мне генерал, снова будто прочитав мои мысли. Повернувшись к нам, он протянул руку и слегка дотронулся до головы прижавшейся ко мне Соньки. — Правда, принцесса?
— Правда, — еле слышно ответила ему моя Сонька и еще тише добавила: — А если ошибусь… — Она переплела пальцы каким-то хитрым способом и выбросила их вперед, над головой генерала. Да, конечно, это же знак могучих мышат… Они способны на месть, они сильны и благородны…
Наш спутник засмеялся, легко схватил ее ручонку и тут же отпустил. И посмотрел мне в глаза:
— Вам страшно?
— Страшно… — ответила я, ощущая, как неровно толкается в груди сердце. — Я не знаю…
— Но так бывает. Иногда.
— Наверно, — вздохнула я и первой вышла из машины.
* * *
…Мы стояли с Сонькой в чистом поле. Ни спереди, ни сзади не было и намека на дорогу. Я взяла ее за руку.
— Пошли, малыш.
Сонька улыбнулась мне и кивнула. Мы пошли по едва пробивающейся траве, чувствуя под ногами неровную, живую землю. Было тепло, солнечно. В ясном весеннем небе не было ни облачка, и только вдалеке виднелась ярко-красная точка.
— Может, какой-то ребенок случайно выпустил из рук воздушный шарик, да, мам? И переживает теперь…
— Ну да… Или дельтаплан летит…
— Или дельтаплан… — согласилась Сонька. — Или волшебница…
— Или волшебница, — согласилась я.
Здравствуй, Таня…
«Здравствуй, дорогая… Даже не знаю, какое слово подобрать… Ну, просто — дорогая моя! Вот, решила написать, потому что покоя мне нет, а звонить очень волнительно. Буду потом думать: это не так сказала, и самого главного тебе не посоветовала, да и ненаглядный наш еще растревожится, до утра не уснет, будет тяжело вздыхать в темноте, ворочаться и молчать, молчать… Хуже нет, когда он страдает и молчит, правда? Или ты пока еще этого не знаешь, наверно…
