…Как относительно время… Со вчерашнего дня внутри нее прошло как будто несколько лет… Она ведь уже ничего не вспоминала. Почти не вспоминала. Все было понятно. Все давно прошло. Говорят, надо прожить целый год без человека, которого больше нет, — весну, лето, осень, зиму… Чтобы без него выпал первый снег, без него прошел Новый год, без него улетели и прилетели птицы и появилась первая трава весной… И когда год проходит, становится легче, жизнь берет свое.
И правда, на второй год ей стало легче, почти прошли пустота и боль. Малыш рос, начал ходить, говорить первые слова, и это было важнее, чем то, что нет рядом Дениса, который так всего этого и не узнал. И чем больше проходило времени, тем проще становилось. Потом наступил момент, когда снова стало больно. Просто пришла пора признаться себе: все, что было с этим человеком, — зря, все долгие годы любви… И он вовсе не тот…
Наверное, каждый любит то, что в состоянии придумать его воображение. Влюбиться-то можно — за день и даже за секунду. А вот когда становится ясно, что собственное воображение сыграло с тобой не самую лучшую шутку, разлюбить за день невозможно.
Может, права была Кира — не надо было говорить Дане эту глупость про летчика… И вероятно, надо было даже, как советовала Наташка, взять и позвонить ему, года два назад… Сказать — так, на всякий случай, что она поменяла квартиру, что мальчик растет умный и хороший… Но история, как известно, не знает сослагательного наклонения. Сделано так, как было сделано, значит, по-другому в тот момент сделать было невозможно.
Раньше она часто представляла их встречу, непременно случайную. Почему-то ей всегда казалось, что они встретятся зимой, холодной, солнечной… А встретились в сентябре. И все оказалось по-другому. А теперь вот, значит…
— Так. Ну ладно, — остановила Алена собственные мысли и встала.
— Что? — Данила с тревогой и любопытством смотрел на мать.
— Сейчас, малыш…
— Ему плохо?
— Слушай, — Алена посмотрела на сына, — а что это ты так заинтересовался? Ну, плохо. Совсем плохо. Вернее, ему уже никак.
Данила очень внимательно слушал, оставив игру.
— Мам, ты будешь плакать?
— Я? — Алена с ужасом почувствовала, что не сможет сдержать слез, это значит, придется все объяснять Даниле, иначе он не успокоится… — Нет, не буду… ни в коем случае… Просто… Данюша… он умер — этот человек…
— Почему умер?
— Не знаю, Даня. Это же совсем чужой человек. Он… — Алена включила воду, умылась прямо на кухне, включила чайник. — Так. Ну, хватит. Глупость какая-то. Будем теперь… Собирайся, пошли гулять. Я только быстро выпью кофе. А ты одевайся. И давай энергично, погода отличная…
Данила радостно подхватился:
— На площадку пойдем?
— Конечно. На дальнюю, где большие качели.
— Сегодня можно до неба покачаться?
Алена попыталась улыбнуться:
— Думаю, да… Есть все основания…
Данила вприпрыжку убежал одеваться.
Алена крикнула ему вдогонку:
— Толстовку надень серую!
Она достала из шкафчика на стене засунутый между коробками с крупами небольшой фотоальбом. Открыв его, она долго смотрела на фотографию молодого Дениса: он улыбался, чуть прищурив глаза, точно так делает сейчас Даня… Алена резко захлопнула альбом и вдвинула его на место, заставив баночкой со специями.
— Ну ладно, — вздохнула она. — Как все странно… Встретиться, чтобы проститься…
Несколько секунд она смотрела в окно, потом встряхнулась и быстро пошла в прихожую одеваться.
Алена стояла, прислонившись к красной стойке качелей. Надо же, сколько раз она здесь гуляла, и ей всегда казалось, что когда-то в лесу проложили тропинки, поставили скамейки, а на самом деле — как правильно и ровно растут деревья, чередуются в определенном порядке: березы, ели, сосны, ясени… Это же просто посадки, старые, ставшие похожими на настоящий лес…
Что здесь было раньше? Поле? Пустырь? Или, может быть, старое кладбище?
— Мам, а этого… дядю… похоронят на кладбище? — с любопытством спросил Данила с качелей.
Алена вздрогнула. Уже не первый раз она замечала эту удивительную способность сына, передавшуюся ему, конечно, от нее самой. С близкими, с самыми близкими людьми ведь так просто общаться, чувствуя их без слов. Иногда, правда, это чуть-чуть пугает. Когда понимаешь что-то, не предназначенное тебе. Или, наоборот, как сейчас, Даня услышал ее невысказанную мысль. Невысказанную и даже не до конца сформированную. Или… или же это просто совпадение?..
— Ну… конечно, — ответила она сыну.
— А если папа утонул, то, значит, его не похоронили на кладбище?
Алена взглянула на Данилу, качающегося стоя, и не сразу ответила:
— Ну, наверно… Не знаю… Может, ты сядешь?
Данила помотал головой.
— Мам…
— Тогда крепче держись.
— А он правда утонул? — спросил мальчик через некоторое время.
— Правда, — сдержанно ответила Алена.
— Мам, а я похож на него?
— Немного. Глаза похожи.
Данила наконец сел на перекладину и перестал раскачиваться. Качели постепенно остановились.
— А он был герой, да, мам?
— Да. Папа был очень смелый герой. Отважный и честный. Поэтому он и погиб. Спасал других.
— Кого?
— Я не буду тебе по сто раз рассказывать. Давай вон с той горки вместе съедем, хочешь?
— Давай! — Данила радостно спрыгнул с качелей и первым забрался на высокую горку. — Я тебя буду держать, хорошо?
— Конечно! — улыбнулась Алена. Она села впереди, Данила — за ней и крепко ухватился за нее руками.
— Ты не бойся, хорошо, мам?
Алена посмотрела вниз и совершенно искренне ахнула:
— Ой, мамочки, высоко как…
Они съехали еще несколько раз, пока Даниле не надоело, потом он побежал к вертикальной лестнице с перекладинами.
— Мам, а почему слова такие: «Трутся спиной медведи о земную кость»? — спросил он сверху.
— Не кость, Даня, а ось, — ответила Алена, пряча улыбку.
Мальчик перелез на другую сторону вертикальной лестницы и, подумав, снова спросил:
— Мам, а ось — это муж осы?
— Ось? Нет, Даня, это, во-первых, не он, а она. Это такая… м-м-м… ось… на которой вертится наша Земля. Слезай, я тебе нарисую.
Данила, стоя на самом верху лестницы, засмеялся:
— Мне отсюда лучше видно. Как будто я летчик. Алена задрала голову и посмотрела на сына:
— Давай лучше космонавт, а?
