Я действительно хотела узнать, спросить, убедиться, услышать — ведь он не произносил этого — про любовь, не про собственность. А как же без пароля, без слов, которые являются кодом и вмещают в себя все то, что человечество успело понять и принять, на сегодняшний день, про любовь.
«Я тебя люблю» — значит, я хочу с тобой жить, жить честно. Так понимаю я — комсомолка. Я тебя люблю, и я хочу быть с тобой в горе и радости, до последнего дня моей жизни — так понимаю я, христианка. Я тебя люблю, и, значит, хочу быть близка только с тобой, пожалуйста, не проси меня целовать Милку или твоего друга. И я не хочу, чтобы ты жил также с нашей будущей соседкой, даже если она будет моложе меня на пятнадцать лет. Ведь кто-то из подъезда точно будет моложе меня…
Но при чем тут жилплощадь и права на нее? Наверно, хорошо, что он сам сказал об этом, но…
— Прости, может прозвучало грубовато — все в одну кучу. Но я хочу, чтобы у тебя не было сомнений — со мной тебе будет лучше, чем сейчас. Во всех отношениях. Очень рационально, разве не так? — он поцеловал меня и погладил по голове.
Как можно было после таких слов сомневаться в истинности чувств этого крупного мужчины, большого начальника, офицера и в общем-то несколько первобытного, но красавца?
— И можешь мне поверить, о твоей жизни у меня было время подумать, — добавил он.
А я подумала: «Господи. Я тебя благодарю, если только это не шутки рассерженного Творца — я ведь и это раскритиковала, и то: и аппендицит ей не нравится, и в тайные замыслы Создателя все пытается проникнуть, понять — а зачем, а почему. И зачем нам каждодневные соития, и почему зубов не хватает на всю жизнь…»
Мне так хотелось спросить — а давно ему пришла в голову такая странная мысль — жениться на мне? Но я не спросила, потому что это вопрос сродни тому, когда я однажды попыталась спросить Женьку:
— А как ты это играешь?
И он в ужасе замахал руками:
— Нет, нет… не спрашивай даже…
«А как тебе пришло в голову это написать? А почему ты в этом спектакле чуть заикаешься? А зачем ты на этой картине нарисовал такую загогулину, на хвост похожую? А можешь сказать, в какой момент ты меня полюбил? И надолго ли?..»
Глава 17
«Сычи, мелкие или средние птицы отряда сов.
25 видов, в Евразии, Африке и Америке. В СССР — 3 вида».
(Советский энциклопедический словарь, 1985, с. 1290)
Толя забрал нас из квартиры Любови Анатольевны действительно в тот же вечер. Пока он ездил на встречу, мы собрали вещи и сходили купили в ночном магазине большой букет цветов и чудесного Гнома в красном колпачке и золотистом камзоле нашей милой хозяйке. Любовь Анатольевна даже расплакалась и взяла с меня обещание приезжать в гости.
Толина квартира оказалась в трехэтажном доме, который построили немцы после войны. Однокомнатной ее можно было назвать с большой натяжкой. Кухня, действительно, огромная — метров двадцать пять, при желании можно было разделить ее на две части. Мало того, из кухни вел черный ход на лестницу. Толя подмигнул мне, показывая на эту дверь:
— Для тайных агентов. Имей в виду, если увидишь подозрительную личность…
Я понадеялась, что он шутит.
В ванной комнате стояла чугунная ванна на ножках. Думаю, ее поставили тоже пленные немцы.
— Это модно… — в некоторой оторопи проговорила я. Я и представить себе не могла, что, имея деньги, можно сегодня так скромно жить.
Толя засмеялся.
— Надеюсь, ты все сделаешь, как надо — модно, красиво или как захочешь — в той квартире.
— Можно я для начала уберу арку?
— Можно, — кивнул Толя. — Даже не спрашиваю, почему. Варюша, — взглянув на меня, он повернулся к стоявшей поодаль Варе, — тебе мама сказала, что я сделал ей предложение?
Варя молча посмотрела на меня. На него смотреть не стала. И ушла, села в прихожей на большую сумку.
Мы с Толей взглянула друг на друга.
— Это будет сложно? — спросил он меня.
— Не думаю, — ответила я вполне искренне. — Просто не сразу.
Комната была построена в виде буквы «п», с тремя окнами и балконом. Так что и здесь можно было понастроить перегородок и поселить еще Савкина, к примеру.
— Располагайтесь, девушки, а я съезжу за остальными вещами.
Пока его не было, я постаралась еще раз поговорить с Варей. Мы вместе ходили по квартире, рассматривая немногочисленные фотографии. Вот, вероятно, родители. А вот, скорей всего, маленькая девочка — его дочка. Варя долго смотрела на ее фотографию и молчала. Когда приехал Толя, она тоже не проронила ни слова. Промолчав так до самой ночи, она отказалась от ужина, часов в двенадцать я оглянулась и ее не увидела. Я походила-поискала ее и обнаружила сидящей на полу в том же самом месте — в прихожей. Сумки я, разумеется, разобрала не все, да и не было смысла их до конца разбирать. Девчонка моя сидела между пакетами и молча смотрела перед собой.
— Дочка… — Я попыталась погладить ее по голове, а Варя, моя добрая, послушная Варя, моя капелька и частичка, резко увернулась и еще махнула рукой, чтобы попасть мне по руке.
Она промахнулась, подняла голову, и я увидела в ее глазах слезы.
— Варюша…
— Иди к нему! Что ты пришла? Иди… — сказала бедная Варя и заревела. Когда она так плакала, она становилась похожей на маленького, обиженного, несчастного Сашу Виноградова… «Одно лицо!..» — смеялся Саша, любивший поддразнивать меня на предмет Варькиной очевидной и неоспоримой похожести на него.
Я присела рядом с ней, чувствуя, что сейчас зареву тоже. Да села как-то неудобно, и у меня резко защемил правый бок. Я заохала и попыталась встать. Варя испуганно посмотрела на меня:
— Мам, ты что?
Я схватилась за бок.
— У тебя болит сердце?
— Нет, Варюша, сердце слева, вот здесь… Просто что-то… Ой, подожди…
Боль был такая резкая, что мне трудно было даже говорить. Варька безумно испугалась, засуетилась около меня, приложила ручку к тому месту, за которое я держалась. Боль стала поменьше.
— Мам, можно я позову… дядю? — она смотрела на меня испуганными глазами.
— Нет, Варюша, не надо… Чем может помочь мужчина…
Она держала ручку, не отнимая, и боль постепенно проходила. Вероятно, просто малыш внутри своей тяжестью надавил мне куда-то. Через несколько минут все прошло. Я взяла Варю за руку.
— Варюша, пойдем выпьем чаю? Я без тебя не ела. И не пила ничего.
Она руку не вырывала, только крепко ее сжала.
— А он… уйдет, мам, а? — с надеждой спросила она и заглянула мне в глаза.
— Нет, Варюша, это же его дом, куда он пойдет.
