В конце-то концов, Лена, жизнь продолжается! Я заставила себя встать, посмотреть в окно, где было еще темно, улыбнуться своему грустному отражению в зеркале.
У меня закружилась голова и перед глазами полетели маленькие зеленые мушки. Так, что-то со мной неладное. Надо, наверно, сходить сегодня к врачу. Но к какому? К невропатологу? К терапевту? А может, пойти в какой-нибудь диагностический центр, где меня посадят за компьютер, присоединят проводки ко всему телу, найду у меня тысячу болезней и пропишут лекарств на тысячу долларов? Или поездку на Тибет?
Я отвела Варю, вернулась домой, хотела позвонить маме — посоветоваться, потом передумала. Ведь если у меня что-то найдут… Вряд ли я ей скажу. Вряд ли вообще кому-то скажу. Мне почему-то становится хуже оттого, что я рассказываю о своих бедах. Тогда беда как бы материализуется, начинает жить отдельно от меня. Надо отвечать на вопросы, надо ее детализировать, изучать, переворачивать туда-сюда. Беда уплотняется, наполняется энергией сострадания или чужого злорадства. Теперь я уже невольно думаю не только о ней самой, но и об отношении к ней других. Дальше — больше. Она меняет мои отношения со знакомыми и близкими…
Нет, нет… Никому ничего говорить не надо. Я подумала и позвонила в диагностический центр в больнице, неподалеку от нашего с Варей дома, записалась на разные анализы и компьютерное обследование мозга. Мой небольшой медицинский опыт, какой есть у любой матери, подсказывал мне, что начать надо с банального анализа крови, его я сделаю прямо сегодня, еще успею. А завтра…
Я взглянула на нераспакованные коробки, которые так и простояли полтора месяца за шторами. Саша подарил мне на Новый год большой плоский монитор и новый процессор — супербыстрый, суперумный. Можно, конечно, отдать ему подарки… Но мне нужен новый компьютер, мой старый уже бесполезно модернизировать. Можно обходиться ноутбуком, но он тоже быстро устарел, надо менять. На все про все тысячи три долларов нужно, если покупать хорошее. А у меня практически нет никаких накоплений. Я трачу все, что у меня есть, и иногда еле-еле доживаю до зарплаты.
Хотя я знаю, что с моей ежемесячной суммы — стабильная зарплата + гонорары за статьи в журналах + «алименты», которые Виноградов просит алиментами не называть — другие женщины скопили бы за год денег на шубку из хорька, как минимум.
А я трачу деньги на ерунду — на кремы, которые часто не подходят моей коже, на такси — я так и не научилась пока водить, и у меня нет своей машины, на одежду. Я не покупаю по-настоящему дорогой одежды — на это у меня нет средств. Но я часто покупаю новую одежду — Саша терпеть не может, когда я больше пяти раз ношу одну и ту же кофточку. Я давно заметила это и объяснила себе — в новой одежде я вроде как новая женщина. Как же я всегда боялась этой его странности! И не зря боялась.
Ну что, повезу-ка я компьютер ему обратно. Вроде как волевой поступок. Глупый, но показательный. И заберу заодно наши вещи из его квартиры. Завтра как раз четверг, у него в одиннадцать утра всегда приходит убираться домработница.
Я взяла еще фильмы, которые он очень давно привозил, чтобы приобщать меня к мировой порнографии. Можно было бы просто выкинуть эту гадость, но я не хотела, чтобы он думал, что я одна смотрю их. Я поймала себя на этой мысли и на секунду даже присела на диван. Как же так? Даже после того, что произошло в ту ночь с Милкой, меня все еще волнует, что он обо мне подумает? Я не прошла этого пути до конца? Значит — нет, честно ответила я себе. Значит, что-то — очень плохое — еще впереди. Раз я не успокоилась. Тем более — фильмы надо отдать. И золото, это я решила еще вчера… Подарок на мой день рождения.
Мы целый месяц отдыхали в Турции. Это была замечательная поездка. И было это совсем недавно — несколько месяцев назад. По огромной территории отеля с благостным названием «Марти Мира» ходили гуси, павлины, упитанные куропатки. Детям разрешали кормить кроликов, которые жили в большом вольере, и черепах, неторопливо передвигавшихся за низенькими деревянными заборчиками.
Мы только раз поссорились — в самом начале, когда Виноградов три дня подряд напивался так, что не мог разговаривать.
— Это компонента отдыха! В Москве я не могу себе такое позволить! — говорил он утром и с полудня начинал пить.
Он пил все подряд. Виски с крупно наколотыми кусками льда — после утреннего волейбола, ледяное пиво — после первого купания, рюмочку-другую коньяка с кусочком лимона и крохотной чашкой кофе — перед ранним обедом, бутылку кислого красного вина за обедом… Потом Саша падал в номере и засыпал до вечера. А вечером продолжал.
Но когда на четвертый день он упал на улице, я попросила его так не пить. Виноградов полез драться, к ужасу окружающих немцев.
Весь следующий день мы отдыхали отдельно — это было легко сделать, поскольку мы жили в соседних номерах и приходили друг другу в гости через балкон. Потом помирились, но он вовсе не благодарил меня за то, что я остановила пьянку. Он сердился, но больше так не пил. Если бы я знала, что через четыре месяца он найдет себе котенка со сладкими ножками, я бы так не волновалась о его здоровье. Но я же собиралась с ним жить до самой старости. Я думала, что, наконец, Виноградов нагулялся, захотел тихой гавани, большого дома, детского смеха по утрам…
У меня приближался день рождения. Он попросил меня выбрать себе что-нибудь хорошее в подарок. Что хорошего можно выбрать в Турции? Я не очень стесняюсь того, что люблю красивые украшения. «Украшения на елке, украшения на маме», — как-то прокомментировала это четырехлетняя Варька и спросила: «Мам, когда ты умъёшь, ты оставишь мне все свои кольцы?..»
Александр Виноградов был потрясен чудесами наследственности. Примерно в таком же возрасте он беспокоился, оставит ли ему отец свой «Москвич», когда умрет. Я в ответ могла только рассказать, что лет до восьми всё искала волшебную палочку. Цель у меня была конкретная, точнее их было две — превратиться в красивую принцессу и сделать так, чтобы моя мама, папа и бабушки с дедушками не умирали никогда.
В турецком магазинчике с помощью прицокивающего и причмокивающего продавца я выбрала несколько красивых и не самых дорогих украшений. Виноградов как-то странно реагировал.
— Это ведь недорого, Саша, да? Колечко двести долларов, а подвеска…
— Не надо унижать меня при людях, — проговорил с улыбкой Саша. — Лена.
Я и поверить не могла, что он сердится. Я думала — ему плохо от жары или он опять объелся и выпил каких-то таблеток для ускорения пищеварения — чтобы побыстрее переварилось то, что переел в обед, и можно было снова с аппетитом набрасываться на еду.
— Ты нормально себя чувствуешь? — спросила все-таки я, видя, как Саша смотрит на меня бешеными глазами и пританцовывает на месте.
— Я — нормально, — ответил он. — А ты?
— Тебе никуда не надо отбежать? — я постаралась спросить это как можно деликатнее, но Виноградов все-таки обиделся.
— Надо. Но если я скажу — куда, вряд ли тебе это понравится.
Интересно, был ли тогда уже на горизонте котенок? А может, и был. Я же не знаю, где он его, то есть ее, взял. Возможно, и вовсе не на помойке. С чего это я решила, что Саша Виноградов находит себе котят для удовольствий на помойках? Не соорудили еще ту помойку. Скорее всего, бегает этот котенок в одном из Сашиных банков, разносит какие-нибудь бумажки или учится сводить дебет с кредитом, старательно наращивает ногти, мажет весь день губы липкой ароматной помадой и сильно-сильно душится какими-нибудь новомодными духами, аромат которых напоминает воздух во влажной ванной комнате, в которой только что долго мылась сладким гелем сильно пьяная женщина.
