— Могу и тебя помыть, — подошел он ко мне и сильно ущипнул за внутреннюю сторону бедра.
— Больно, Саша!
— Сейчас еще не так будет! — ухмыльнулся Виноградов. — Хватит изображать из себя китаянку… Чайные церемонии…
Он вынул чашку из моей руки и подтолкнул меня к ванной.
— Я ждать тебя, что ли, должен?
Понятно, значит, такая сегодня игра. Грубый коварный ковбой. Насильник с громадным, не помещающимся в тугие кожаные штаны, органом удовольствия. Скажи себе: «Я красивая», и так будут думать окружающие. Некоторые… Другие будут думать, что ты чокнутая.
Он смотрел, как я моюсь, но ко мне не прикасался.
— Сейчас, момент, — он вышел из ванной. Я слышала, как он открывает огромный шкаф-купе, перегородивший всю его достаточно просторную прихожую.
— Вот это надень, — он кинул мне какое-то светлое платье и поставил на пол коробку.
Я развернула платье. Похоже, что новое. Или почти… Я с сомнением понюхала платье.
— Никто еще не надевал! Специально для тебя куплено!
— А как же та девушка, новая?
— Мо-ра-то-рий, сказано тебе! Про ту девушку — ни слова! Платье надевай, трусы не надо, вот здесь, — он открыл коробку, — туфли. Тоже новые. У тебя же тридцать девятый размер?
— Всегда был тридцать восьмой, вообще-то.
— Ну ничего, велики — не малы. Надевай.
Он достал белые туфли на высоченной тонкой шпильке. Каблуки и носки туфель были покрыты золотыми скобами.
— Теперь иди сюда, — он с удовольствием поцеловал меня куда-то между шеей и ключицей. — Поставь вот так ногу, на стиральную машинку. — М-м-м… какой ракурс… а вот так… а если наклониться… м-м-м… прекрасно… идем…
Он провел меня в комнату, которая одновременно служила ему спальней и кабинетом.
— Не-е-ет, не на кровать, на стол садись, а ноги на стул поставь… Красиво, очень красиво… а теперь повернись ко мне спиной… Замечательно… Воскобойникова, да ты неправильно выбрала профессию!
— Еще не поздно сменить…
— Поздно, Воскобойникова, поздно. Ты уже девушка пожилая и веди себя соответственно — по жизни скромнее, в постели наглее.
— Вообще-то я сейчас на столе сижу.
— И на столе тоже — понаглее. Ножки раздвинь, чтобы мне что-то видно было… вот так, ага…
Я продолжала делать все, что он говорил, и чувствовала, что меня ненадолго хватит. Мне не было очень стыдно или противно, а мне опять, как уже несколько раз за последнее время в неприятной ситуации, становилось все хуже и хуже — стало нечем дышать, и лицо Виноградова, искаженное похотью, поплыло куда-то в сторону. На счастье, он как раз отвлекся на какой-то звук, раздавшийся в гостиной.
— По-моему, подружка твоя упала с дивана, — не подумав прикрыться, он абсолютно голый пошел туда.
— М-м-м… — раздалось через некоторое время. — Да что вы говорите… какая неожиданность…
Я сидела на столе и пыталась выдохнуть тугой комок воздуха, застрявший у меня где-то пониже ключиц… Костяшками больших пальцев я поискала точки над бровями и стала их массировать. Качающаяся комната стала чуть замедлять свое движение. Я продохнула комок и обратила внимание, что в комнату вошел Виноградов, ведя за собой Милку со свободно мотающейся головой.
— Ну-ну-ну, вот так, потихоньку… только что такое мне сказала…
— Она может говорить? — услышала я издалека свой голос.
— И не только… Слушай-ка, а ты что это? Ты ж вроде не пила?
— Мне нехорошо, сейчас пройдет… У меня уже так было… Надо пойти проверить сосуды, у меня же было сотрясение мозга, помнишь…
— Да что ты? А там есть, что сотрясать?.. Ну-ка, ты вот сюда располагайся, красотка… А тебе что дать? Перекись водорода, или что ты там нюхала в машине?
— Нашатырь и еще… ватку… надо…
— Ты многого от меня хочешь… сейчас, подожди…
Он принес мне бутылочку нашатыря и клок ваты.
— Справишься сама? Слушайте, девчонки, вы мне удовольствие не портьте… Давайте-ка, в себя обе приходите… Идея! Дай-ка!
Он отобрал у меня вату, смоченную в нашатыре, и сунул ее под нос Милке. Та резко отбросила голову вбок, ударившись об стенку и заплакала.
— Да что же это! — Виноградов с досадой потряс ее за плечи, а та пьяная дурочка обняла его и затихла у него в руках. — Нет, так не пойдет!
— Саша, оставь ее в покое! Что ты от нее хочешь?
— То же, что от тебя! — Виноградов бросил Милку на кровать и подошел ко мне. — Тебе лучше?
— Ну да…
— Хорошо… — он приблизился ко мне вплотную.
Когда Виноградов подходил ко мне близко, соображения морали, гордости, чести, будущих жизненных катастроф, вызванных его близостью, и прошлых незаслуженных жесточайших обид, следовавших за нею, отступали. Всегда. За четырнадцать лет я ему отказала в его естественном желании раза три, не больше. Может быть, такая его власть надо мной вызвана тем, что он мой почти единственный мужчина. Почти — потому что те жалкие встречи с другими, с кем я пыталась избавиться от Виноградова, и только убеждалась, что это невозможно, — не в счет.
— Ты видела себя в зеркало?
— Нет.
— Посмотри.
Он взял меня за руку и повел к огромному зеркалу в прихожей.
Я и забыла, что он напялил на меня какое-то платье.
— Это мне — подарок, да?
— Ну… вроде того… Спальный такой подарок.
— А это разве для сна?
— Нет, конечно, — он засмеялся. — Это для… Ну-ка встань вот так, ага, а теперь наклонись… видишь, как красиво, когда у такой скромной женщины в платьице почти до колен вдруг обнаруживается отсутствие трусов… Ага… А зачем ты туфли сбросила? Они тебе жмут?
— Нет, они спадают.
— Ерунда.
— Туфли тоже спальные?
Виноградов поцеловал мне ладонь, быстро принес туфли и надел мне на ноги.
— Вот, красиво. Теперь иди ко мне… Постой-ка…
Из спальной раздался голос Милки:
— Ой, где это я? Здесь есть кто-нибудь? А? Лю-ю-юди-и-и!..
— Есть, есть, лапушка, ты так не кричи, есть и люди, есть и другие девушки, не переживай!
Виноградов пошел к ней, из комнаты через мгновение послышалась возня.
— Вот так, какая девочка хорошая… Конечно, тоже пожила на свете уже годочков тридцать пять, да? А то и побольше… М-м-м… жалко… что… так… много… подожди-ка, ножку свою на плечо мне положи… и вторую… вот умница… м-м-м… какая умница… какая сладкая девочка… м-м-м… а вот теперь головку свою сюда положи… не-е-ет… не отворачивайся… ну-ка… ты же это любишь, правда, м-м-м… какая молодец… какая девочка… умелая… м-м-м…
