— Меня беспокоит, — сказала Скалли, — что у моего пациента ферменты не вымывают липиды из мозга, что приводит к атрофии и…
— Если вы подозреваете болезнь Сандхоффа, — перебило ее лицо на экране, — то стоит посмотреть уровень гексозаминидазы…
— Естественно, я это уже сделала. Я ищу тактику лечения, доктор.
— Для болезни Сандхоффа тактики лечения не существует.
Ответ доктора со спутникового канала прозвучал резко и даже холодно. Не на этот ответ рассчитывала Скалли от столь ценимого консультанта. На миг слетела ее профессиональная маска, и показалась просто женщина, которой не наплевать.
Но лицо на экране никакой эмоциональной реакции не дало, а лишь добавило с некоторой едкостью:
— Но я уверена, что если бы лечение существовало, вы бы обязательно сообщили мне о нем, доктор Скалли.
Так себя не ведут, но Скалли не отреагировала. Такие мелкие чувства, как желание напомнить электронной гостье, что консультация подразумевает взаимную вежливость, а подобное столкновение самолюбий демонстрировать не подобает, ей абсолютно были сейчас чужды. Ощущение у нее было, как от удара под дых, будто дышать стало невозможно, будто все надежды вылетели одним выдохом.
Все ее коллеги смотрели на нее. Скалли знали как женщину с научным складом ума, холодного и объективного специалиста, и такое проявление человечности, эмоций под этим сдержанным образом для всех было неожиданным.
Но ничье лицо не выразило удивление более открыто, чем лицо отца Ибарры, священника, главного администратора больницы.
Скалли заставила себя сказать «спасибо» докторше на экране, что поделилась опытом, собрала вещи и встала из-за стола.
— Дана! — обратился к ней отец Ибарра, оставаясь сидеть.
Она остановилась в дверях.
Он поднялся — высокий, худой как скелет, лет сорока пяти, с добрыми глазами на печальном лице.
— Я понимаю глубину вашего разочарования. Но я буду молиться за вашего маленького пациента.
— И я буду, святой отец. Но я еще не готова отдать его судьбу в руки Божии.
Она очень старалась не оступиться, выходя из конференц-зала. Скалли ощущала на себе провожающий взгляд Ибарры, но сам он ее провожать не стал, за что она была ему благодарна.
По коридору старой больницы, мимо попадающихся на дороге монахинь Скалли направилась к себе в кабинет. Мнение внешнего эксперта навалилось недобрым грузом. Подходя к двери, она повесила голову, борясь с ядом разочарования, и чуть не налетела на то самое семейство, которому хотела помочь.
Маргарет и Блэр Фирон — дружные работяги, из тех, на которых держится мир, пара под тридцать, которой очень не повезло. Они везли в кресле своего сына Кристиана. Блэр, жилистый, темноволосый, возвышался над своей женой Маргарет, хорошенькой блондинкой. Полные надежды лица родителей обернулись к Скалли, и она тут же прикрыла свое отчаяние уверенным видом.
А сам Кристиан, хрупкий мальчик в больничной рубашке со слониками и клоунами, улыбнулся ей улыбкой такой же лучистой, как и искривленной — результат болезни, пожирающей его мозг.
Она слегка наклонилась и тоже улыбнулась в ответ.
— Здравствуй, Кристиан! Как самочувствие?
— О’кей, доктор Скалли. — Каждое слово давалось ему с трудом, но он считал, что труд этот окупается. — А вы как?
— Я? У меня все отлично.
— Вы сегодня красивая.
— Спасибо, Кристиан. От молодого и красивого мужчины такое приятно слышать. — Она подняла глаза вверх, навстречу молящим взглядам его родителей. Их надежду было почти так же трудно вынести, как черствые слова консультанта.
С родителями Кристиана Скалли была знакома меньше полугода, а постарели они за это время лет на десять. Вид у них был измученный, как у беженцев, и это можно понять. Вполне можно назвать их жертвами войны. Той войны, что принимаешь ближе всего к сердцу.
Блэр Фирон отважился улыбнуться:
— Доктор Скалли, вы хотели проконсультироваться у специалиста. Получилось?
— Да. — Она ухватилась за тетрадь, которую подарил ей Кристиан, как за соломинку. — Как раз сейчас иду с консультации — говорили по спутниковому каналу.
— Хорошие новости?
Она наклонила голову набок.
— Продвижение есть. Надо будет сделать еще серию исследований.
Глаза родителей слегка потухли. И только Кристиан сиял как солнышко, хотя этому ребенку выпало на долю больничных ужасов побольше, чем иному взрослому.
— Доктор Скалли, — сказала Маргарет, — Кристиану уже десятки анализов сделали. Не пора ли уже начать лечение — по-настоящему?
— Уже скоро, — ответила Скалли, пытаясь натянутой улыбкой дать им хоть лучик надежды, но это не очень получалось. — Эта серия анализов должна подсказать нам тактику.
— Дана Скалли.
Вопросительной интонации в этом голосе не было. Уж если какая и была, то приказная — приказ обернуться и посмотреть, что нужно этому звучному голосу.
И Скалли, подчинившись этому голосу, уже знала, кто перед ней, — хотя никогда не видала этого властного и неулыбчивого афроамериканца, человека лет тридцати пяти; шесть футов крепких мышц в безупречном темно-синем костюме, голубая рубашка и идеально завязанный черный галстук в синюю полоску.
Сочетание костюма с интонацией безошибочно выдавало агента ФБР.
— Доктор Скалли, — сказал он, — я ищу Фокса Малдера.
Она улыбнулась Кристиану и его родителям, извиняясь, что отвлекается, и пошла дальше, сопровождаемая своим широкоплечим высоким посетителем.
— Я спецагент Мосли Драмми, — сказал он. — Я работаю…
— Это я сама угадаю. — Скалли шагала по коридору, он не отставал. — Вы работаете в конторе, которая давно уже ищет Фокса Малдера.
Он сказал в сухой деловой манере:
— Старые грехи можно простить. Расходы списать.
— При каких обстоятельствах?
Драмми как-то изогнул губы, не совсем чтобы в улыбке.
— ФБР необходимо срочно связаться с Фоксом Малдером. Сотрудники бюро надеются, что вы им поможете.
Она резко остановилась — агент тоже. Они оказались лицом к лицу.
— Вы не понимаете, — сказала она. — Я больше не работаю с Фоксом Малдером. И с ФБР я тоже больше не работаю. Судебная медицина у меня в прошлом. Я теперь работаю с живыми.
— Вот это хорошо, — сказал Драмми. — Потому что если у вас есть способ связаться с Малдером, это может спасти жизнь.
Она не ответила, но не смогла скрыть интереса.
— Жизнь агента ФБР, доктор Скалли.
Она смотрела в жесткое, резное лицо. Глаза у Драмми были непроницаемы, что, впрочем, неудивительно — такие глаза выдают вместе со значком и служебным пистолетом. А вот в его словах чувствовалась подспудная тревога. На карту поставлена жизнь агента, и с этим агентом спецагент Мосли Драмми работал на пару. Это Скалли могла бы ручаться.
