Следующие два дня он провел в состоянии крайнего
возбуждения, а в пятницу в двенадцать часов отправился в «Букингем», чтобы там
ждать новостей. В течение долгих послеобеденных часов флегматичный швейцар
вывешивал в холле телеграммы из разных концов страны, в которых сообщалось о
результатах скачек и бракоразводных процессов, о погоде и проч., в то время как
аппарат выбивал на ленте бесконечные подробности ночного заседания палаты общин
и детали небольшой паники на бирже. В четыре часа принесли вечерние газеты, и
лорд Артур устремился в библиотеку, прихватив «Пэлл-Мэлл», «Сент-Джеймс газетт»,
«Глоб» и «Эко», чем вызвал крайнее негодование полковника Гудчайлда, который
мечтал прочесть сообщения о своем утреннем выступлении в Мэншн-Хаус по вопросу
об англиканских миссиях в Южной Африке и о целесообразности назначения черных
епископов в каждой провинции, но почему-то имел сильное предубеждение против
«Ивнинг ньюс». Ни в одной из газет, однако, даже не упоминался Чичестер, и лорд
Артур понял, что покушение не удалось. Это был неслыханный удар, и на время
лорд Артур совершенно лишился присутствия духа. Герр Винкелькопф, к которому он
отправился на следующий день, пространно извинялся и предложил ему бесплатно
еще одни часы или ящик нитроглицериновых бомб по номинальной цене. Но лорд
Артур более не доверял взрывчатке, да и сам герр Винкелькопф признал, что в
наше время ничто, даже динамит, невозможно достать в чистом, неразбавленном
виде. Однако, отметив, что механизм почему-то не сработал, немец высказал
надежду, что часы еще могут взорваться, и в качестве примера рассказал о
барометре, который он однажды послал военному коменданту Одессы. Хотя взрыв был
запланирован на десятый день, произошел он спустя три месяца. Правда, в
результате на воздух взлетела лишь одна из горничных, тогда как сам комендант
за месяц до этого уехал из города, но отсюда видно, что динамит в сочетании с
соответствующим механизмом есть мощное, хотя и не вполне пунктуальное средство.
Это наблюдение несколько утешило лорда Артура, но даже тут его ждало
разочарование, ибо два дня спустя, когда он поднимался по лестнице, герцогиня
позвала его в свой будуар и показала письмо, только что полученное из
Чичестера.
– Джейн пишет прелестные письма, – сказала герцогиня. –
Прочти. Право, не хуже тех романов, что нам присылают от Мьюди.
Лорд Артур выхватил у нее письмо. Вот что он прочел:
Дом декана, Чичестер, 27 мая
Дорогая тетушка!
Огромное спасибо за фланель и саржу для Доркасского
общества. Я с вами совершенно согласна в том, что желание этих людей красиво
одеваться – нелепость, но теперь все сплошь радикалы и атеисты, и так трудно их
убедить, что не следует подражать в одежде высшему сословию. К чему мы придем,
не знаю. Как папа часто говорит в своих проповедях, в мире нет больше веры.
У нас был забавный случай с часами, которые папа в прошлый
четверг получил от неизвестного почитателя. Их прислали из Лондона в деревянном
ящике, с уведомлением о том, что доставка оплачена, и папа думает, что это
подарок от кого-то, кто прочитал его замечательную проповедь «Свобода или
вседозволенность?», потому что на часах сделана женская фигура, и папа говорит,
что у нее на голове фригийский колпак, то есть символ свободы. По-моему, колпак
совсем не изящный, но папа говорит, что он исторический, а это, конечно, другое
дело. Паркер распаковал часы, и папа поставил их на каминную доску в
библиотеке, и мы все там сидели в пятницу утром, когда часы пробили полдень, и
вдруг послышалось жужжание, что-то чуть-чуть задымилось, и богиня свободы упала
и разбила себе нос о каминную решетку! Мария, кажется, испугалась, но это было
так смешно, что мы с Джеймсом хохотали до слез, и даже папа развеселился. Когда
мы посмотрели, оказалось, что это вроде будильника: если установить их на
определенный час и под молоточек положить капсюль и немного пороху, то они
«взрываются», когда захочешь. Папа сказал, что в библиотеке им не место, так
как от них будет шумно, и Реджи забрал их себе в классную комнату и там теперь
целый день устраивает крошечные взрывы. Как вы думаете, если подарить такие
часы Артуру на свадьбу, он будет доволен? В Лондоне, наверное, они теперь в
моде. Папа говорит, что от них есть польза, так как они показывают, что свобода
непродолжительна и ее падение неизбежно. Папа говорит, что свободу придумали во
времена французской революции. Какой ужас!
Теперь я иду в общество, где обязательно прочту вслух ваше
поучительное письмо. Как верно вы пишете, дорогая тетушка, что людям низкого
сословия надлежит ходить в том, что не к лицу. И в самом деле, разве не абсурд,
что они так заботятся о платье, когда и в этой жизни, и за гробом есть столько
истинно важных дел! Я так рада, что с вашим поплином в цветочек все вышло
удачно и кружево нигде не разорвалось. Я сейчас надела желтый атлас, который вы
мне подарили в среду у епископа, и, по-моему, все хорошо. Как вы думаете, нужны
ли банты? Дженингс говорит, что теперь все носят банты, а нижняя юбка должна
быть с оборочками. Реджи только что устроил очередной взрыв, и папа
распорядился, чтобы часы отнесли на конюшню. Кажется, они уже не так нравятся
папе, как вначале, хотя он очень польщен тем, что ему прислали такую красивую и
хитроумную вещицу. Это показывает, что люди читают его проповеди со вниманием.
Папа передает привет, также и Джеймс, Реджи и Мария.
Надеюсь, дядя Сесл больше не мучится подагрой. Остаюсь вашей любящей
племянницей,
Джейн Перси.
P. S. Пожалуйста, напишите про банты. Дженнигс уверяет, что
это ужасно модно.
Лорд Артур с такой горестной серьезностью читал письмо, что
герцогиня расхохоталась.
– Артур, дитя мое, я больше не стану тебе показывать письма
молодых девушек! Но что мне ответить про часы? По-моему, очаровательное
изобретение, я бы и сама не отказалась.
– Я о них невысокого мнения, – с грустной улыбкой ответил
Артур и, поцеловав мать, вышел из комнаты.
Поднявшись к себе, он бросился на диван, и глаза его
наполнились слезами. Он сделал все, что мог, чтобы совершить это убийство, но
оба раза потерпел неудачу, причем не по своей вине. Он честно пытался выполнить
свой долг, но сама судьба предательски отвернулась от него. Он пронзительно
ощутил бесплодность благих намерений, тщетность всяких попыток жить достойно.
Наверное, надо все же расторгнуть помолвку. Сибил, конечно, будет страдать, но
страдания не в силах бросить тень на столь чистую, возвышенную душу. Что до
него, ему теперь все равно. Всегда найдется война, в которой можно погибнуть,
или какое-нибудь дело, за которое легко умереть. Раз в жизни нет больше
радости, то и смерть не страшна. Пусть судьба распорядится им как хочет; сам он
ей больше не помощник.
