Мать! Джеймсу давно хотелось задать ей один вопрос — вопрос,
который мучил его вот уже много месяцев. Фраза, случайно услышанная в театре,
глумливое шушуканье, донесшееся до него раз вечером, когда он ждал мать у входа
за кулисы, подняли в голове Джеймса целую бурю мучительных догадок.
Воспоминание об этом и сейчас ожгло его, как удар хлыста по лицу. Он сдвинул
брови так, что между ними прорезалась глубокая морщина, и с гримасой боли судорожно
прикусил нижнюю губу.
— Да ты совсем меня не слушаешь, Джим! — воскликнула вдруг
Сибила. — А я-то стараюсь, строю для тебя такие чудесные планы на будущее. Ну,
скажи же что-нибудь!
— Что мне сказать?
— Хотя бы, что ты будешь пай-мальчиком и не забудешь нас, —
сказала Сибила с улыбкой. Джеймс пожал плечами.
— Скорее ты забудешь меня, чем я тебя, Сибила.
Сибила покраснела.
— Почему ты так думаешь, Джим?
— Да вот, говорят, у тебя появился новый знакомый. Кто он?
Почему ты мне ничего о нем не рассказала? Это знакомство к добру не приведет.
— Перестань, Джим! Не смей дурно говорить о нем! Я его
люблю.
— Господи, да тебе даже имя его неизвестно! — возразил
Джеймс. Кто он такой? Я, кажется, имею право это знать.
— Его зовут Прекрасный Принц. Разве тебе не нравится это
имя? Ты его запомни, глупый мальчик. Если бы ты увидел моего Принца, ты понял
бы, что лучше его нет никого на свете. Вот вернешься из Австралии, и тогда я
вас познакомлю. Он тебе очень понравится, Джим. Он всем нравится, а я… я люблю
его. Как жаль, что ты сегодня вечером не сможешь быть в театре. Он обещал
приехать. И я сегодня играю Джульетту. О, как я ее сыграю! Ты только представь
себе, Джим, — играть Джульетту, когда сама влюблена и когда он сидит перед
тобой. Играть для него! Я даже боюсь, что испугаю всех зрителей. Испугаю или
приведу в восторг! Любовь возносит человека над самим собой… Этот бедный Урод,
мистер Айзеке, опять будет кричать в баре своим собутыльникам, что я гений. Он
верит в меня, а сегодня будет на меня молиться. И это сделал мой Прекрасный
Принц, моя чудесная любовь, бог красоты! Я так жалка по сравнению с ним… Ну,
так что же? Пословица говорит: нищета вползает через дверь, а любовь влетает в
окно. Наши пословицы следовало бы переделать. Их придумывали зимой, а теперь
лето… Нет, для меня теперь весна, настоящий праздник цветов под голубым небом.
— Он — знатный человек, — сказал Джеймс мрачно.
— Он — принц! — пропела Сибила. — Чего тебе еще?
— Он хочет сделать тебя своей рабой.
— А я дрожу при мысли о свободе.
— Остерегайся его, Сибила!
— Кто его увидел, боготворит его, а кто узнал — верит ему.
— Сибила, да он тебя совсем с ума свел!
Сибила рассмеялась и взяла брата под руку.
— Джим, милый мой, ты рассуждаешь, как столетний старик.
Когда-нибудь сам влюбишься, тогда поймешь, что это такое. Ну, не дуйся же! Ты
бы радоваться должен, что, уезжая, оставляешь меня такой счастливой. Нам с тобой
тяжело жилось, ужасно тяжело и трудно. А теперь все пойдет по-другому. Ты
едешь, чтобы увидеть новый мир, а мне он открылся здесь, в Лондоне… Вот два
свободных места, давай сядем и будем смотреть на нарядную публику.
Они уселись среди толпы отдыхающих, которые глазели на
прохожих. На клумбах у дорожки тюльпаны пылали дрожащими языками пламени. В
воздухе висела белая пыль, словно зыбкое облако ароматной пудры. Огромными
пестрыми бабочками порхали и качались над головами зонтики ярких цветов.
Сибила настойчиво расспрашивала брата, желая, чтобы он
поделился с нею своими планами и надеждами. Джеймс отвечал медленно и неохотно.
Они обменивались словами, как игроки обмениваются фишками. Сибилу угнетало то,
что она не может заразить Джеймса своей радостью. Единственным откликом,
который ей удалось вызвать, была легкая улыбка на его хмуром лице.
Вдруг перед ней промелькнули золотистые волосы, знакомые
улыбающиеся губы: мимо в открытом экипаже проехал с двумя дамами Дориан Грей.
Сибила вскочила.
— Он!
— Кто? — спросил Джим.
— Прекрасный Принц! — ответила она, провожая глазами
коляску.
Тут и Джим вскочил и крепко схватил ее за руку.
— Где? Который? Да покажи же! Я должен его увидеть!
Но в эту минуту запряженный четверкой экипаж герцога
Бервикского заслонил все впереди, а когда он проехал, коляска Дориана была уже
далеко.
— Уехал! — огорченно прошептала Сибила. — Как жаль, что ты
его не видел!
— Да, жаль. Потому что, если он тебя обидит, клянусь богом,
я отыщу и убью его.
Сибила в ужасе посмотрела на брата. А он еще раз повторил
свои слова. Они просвистели в воздухе, как кинжал, и люди стали оглядываться на
Джеймса. Стоявшая рядом дама захихикала.
— Пойдем отсюда, Джим, пойдем! — шепнула Сибила. Она стала
пробираться через толпу, и Джим, повеселевший после того, как облегчил душу,
пошел за нею.
Когда они дошли до статуи Ахилла, девушка обернулась. Она с
сожалением посмотрела на брата и покачала головой, а на губах ее трепетал смех.
— Ты дурачок, Джим, настоящий дурачок и злой мальчишка — вот
и все. Ну, можно ли говорить такие ужасные вещи! Ты сам не понимаешь, что
говоришь. Ты попросту ревнуешь и потому несправедлив к нему. Ах, как бы я
хотела, чтобы и ты полюбил кого-нибудь! Любовь делает человека добрее, а ты
сказал злые слова!
— Мне уже шестнадцать лет, — возразил Джим. — И я знаю, что
говорю. Мать тебе не опора. Она не сумеет уберечь тебя. Экая досада, что я
уезжаю! Не подпиши я контракта, я послал бы к черту Австралию и остался бы с
тобой.
— Полно, Джим! Ты точь-в-точь как герои тех дурацких
мелодрам, в которых мама любила играть. Но я не хочу с тобой спорить. Ведь я
только что видела его, а видеть его — это такое счастье! Не будем ссориться! Я
уверена, что ты никогда не причинишь зла человеку, которого я люблю, — правда,
Джим?
— Пока ты его любишь, пожалуй, — был угрюмый ответ.
— Я буду любить его вечно, — воскликнула Сибила.
— А он тебя?
— И он тоже.
— Ну, то-то. Пусть только попробует изменить!
Сибила невольно отшатнулась от брата. Но затем рассмеялась и
положила ему руку на плечо. Ведь он в ее глазах был еще мальчик.
