Конечно, и мать ее говорила то же самое, говорила много раз с тех пор, как доктор Мартина сообщил им известие, заставившее их задуматься о том, где они похоронят своего сына. Странно, но именно Мартин страдал меньше всего, так как он даже не понял, что умирает. До самого конца он думал, что выживет. Но разве все они не думали то же самое?
Да. Жизнь всегда налаживается.
Им просто надо помнить об этом. Все, что нужно — это верить.
Ее мысли постепенно возвращаются к Джо. Интересно, верит ли он в Бога? Она решает, что верит — он слишком хороший, чтобы не верить. И все-таки надо его об этом спросить, потому что Бог — это, может быть, как раз то, что у них есть общего.
12
Я не знаю точно, откуда берутся наши идеи — плавают ли они просто поблизости, в каком-то параллельном мире, куда наш разум может дотянуться и выдернуть их в эту реальность, или же это серия коротких вспышек в мозгу, беспристрастно уравновешивающая четкую информацию и четкие возможности, или же все сводится к обычному поезду мыслей, который проезжает через Город Удачи. Идеи приходят в голову в любое время, часто, когда ты меньше всего их ждешь. Они приходят ко мне, когда я мою полы в туалете или когда я тащусь по дорожке, ведущей от тротуара к маминой двери. Лучшие идеи почти всегда возникают спонтанно. Иногда они побуждают принять какое-то решение. И только время потом может показать, правильным было решение или нет.
Я кидаю на кровать простыню, чтобы закрыть контур тела и пятна крови. Собираю пластиковые метки и закидываю их в шкаф рядом с подставкой для обуви и кучей старой одежды. Туда же отправляются пакетики для улик. Комната больше не выглядит как сцена преступления, а, скорее, как иллюстрация к серии «Плохое домоводство». Рубашкой ее мужа я вытираю белый порошок для проявки отпечатков и спускаюсь вниз, где проделываю то же самое. Когда я заканчиваю и выхожу из дома, уже десятый час. Солнце село, но стемнело еще не до конца. Эти сумерки продержатся еще минут двадцать.
Я спускаюсь по тропинке к «хонде» и залезаю в нее, бросив свой портфель на пассажирское сиденье. С того самого момента, как я впервые увидел эту машину, я не снимал резиновых перчаток. Мои руки пропотели в них, но это лучше, чем оставлять отпечатки где попало. Стягиваю перчатки. Они — как вторая кожа. Протираю руки и натягиваю запасную пару. Намного лучше. Еду по направлению к городу. У меня есть дельце, которое надо бы провернуть, но, с другой стороны, слишком поздно ложиться я тоже не хочу. Вместо того чтобы искать невинную жертву, я ищу того, кто за деньги добровольно и с удовольствием ее заменит.
Нахожу ее в городе, стоящей на углу Манчестер-стрит. Юбка такая короткая, что больше похожа на широкий ремень. Топик. Чулки в сеточку. Соответствующие наряду дешевые украшения на пальцах, маленькая татуировка на шее и еще одна — над левой грудью. Другие шлюхи ошиваются рядом, пытаясь привлечь клиентов; эти женщины выглядят так, будто кто-то оттащил их с автостоянки прицепов за их начесанные волосы. Если ее сутенер рядом, он может записать номер моей краденой машины. А может и не записать. Это неважно.
Подъезжаю к ней и не успеваю сказать ни слова, как она уже открывает пассажирскую дверь. Я помогаю, освобождая ей место. Она переходит непосредственно к делу, будто предлагая мне блюда от шеф-повара, зачитывая ресторанное меню. Рассказывает, что я могу получить за двадцать долларов, за шестьдесят и даже за сотню. Я спрашиваю, что я могу получить за пятьсот долларов.
Она говорит: «Все что пожелаешь, детка».
Она закрывает дверь, и внутренне освещение выключается, но я успеваю рассмотреть ее несколько подробнее, чем мне бы того хотелось. Ей где-то под тридцать. Недолет. Выглядит как изображение с рекламы для голодающих детей в странах третьего мира. У нее светлые волосы с темными корнями, покрытые таким слоем лака, что, наверное, даже силачи-эмигранты с северо-запада, которых так много у нас появилось в последнее время, не смогли бы их пошевелить. Ее карие глаза пусты, как будто мысли ее находятся в каком-то другом месте, может, в том мире, где ей не приходится ради денег подставлять мужикам свое лоно и рот. Когда она улыбается, ее пухлые губы блестят влажным блеском.
Я направляюсь обратно к дому Даниэлы. По дороге мы болтаем о всякой ерунде, в основном о погоде. Я уверен, что она слушала новости и знает, что происходит в городе с женщинами, но, несмотря на это, не похоже, чтобы она нервничала, сидя в машине с мужчиной, с которым знакома всего пару минут. Она не может позволить себе нервничать. Мне абсолютно неинтересно, чем она занимается в свободное от работы время. Ей все равно, кто я такой. Потом мы начинаем создавать правильный настрой. Она говорит, что у меня классная тачка. Я говорю, что у нее красивое тело. Она говорит, что у нас будет офигительный трах. Я говорю, что за пятьсот долларов иначе и быть не может. Мы подъезжаем к дому, и я не утруждаю себя заботами о том, как бы поставить машину подальше, а выруливаю прямо на подъездную дорожку. Если и есть кто поблизости, он все равно не сможет меня хорошо разглядеть. И даже если меня краем глаза кто-то заметит, он подумает, что это просто муж возвращается домой, чтобы утолить свою жажду секса.
— Можешь взять портфель у тебя за спиной?
— Конечно, сладенький.
Мы выходим из машины и идем к входной двери. Выходя, я ее не запер. Толкаю дверь и приглашаю ее зайти внутрь. Запираю дверь за собой.
— Хочешь чего-нибудь выпить?
— Ну и жара тут.
— Это означает «да»?
— Конечно.
Она идет за мной на кухню. Мне не нужен схематический план этого дома, чтобы найти дорогу. Включаю свет, открываю холодильник и беру пару бутылок пива. Пока я открывал свою бутылку, она успела осушить половину своей.
Чем лучше освещение, тем хуже она выглядит. Она выглядит так, будто под кайфом. Может, если бы она не бросила школу, не залетела бы, не сделала бы аборт, а потом не залетела бы опять, она вела бы более достойную жизнь. Я не говорю, что не уважаю проституток — они удовлетворяют определенные нужды. Кого еще можно убить быстро, без всякой подготовки, и никому не будет никакого дела? Они с готовностью пойдут за тобой куда угодно. Безумие. Каждую ночь они берут свою жизнь в руки и предлагают ее своим джо, чтобы те их забрали. Есть только еще одна категория почти столь же легкодоступных жертв — это голосующие на дорогах. Весь фокус заключается в том что, подъезжая к ним, надо бросить взгляд на часы, давая понять, что тебе где-то надо быть в назначенное время, может, на встрече какой-нибудь, и пробурчать, что можешь ее подбросить только до какого-нибудь пункта поблизости от того места, куда она едет; на большее, мол, у тебя нет времени. Это внушает им чувство фальшивой безопасности, после чего они залезают в машину. Просто я не встретил ни одной голосующей женщины по дороге в город.
Я облокачиваюсь на кухонный стол, потягивая из своей бутылки, и шлюха, сидящая напротив меня, при свете кухонных ламп выглядит гораздо менее привлекательно. Косметика на ней лежит толстым слоем. Я догадываюсь, почему у нее такие пухлые губы, и знаю, что это стоит шестьдесят долларов.
