– Но они, как я уже сказал, минимальны. Я предусмотрительно
защитил спину двумя деревянными пластинами и прикрепил их пластырем. Ну а
кровавое пятно – это театральный прием. Я никогда не путешествую без некоторых
маленьких приспособлений. – Он опять перевернулся на живот. – Наверное, самое
тяжелое ранение – это противная ссадина от пластины из красного дерева.
Осмотр подтвердил его слова, и вскоре я обработал ссадину.
Он сел на кровать и взял в руки халат Хардена.
– Боюсь, – заметил он, – что я совсем испортил халат
полковника.
– Думаю, – ответил я, – что, когда мы снова встретимся с
нашим клиентом, вам придется объяснить ему гораздо более важные вещи, чем
испорченный халат.
Холмс откровенно расхохотался:
– Когда мы опять встретимся с полковником, ему придется
подумать о гораздо более серьезных вещах.
Холмс не вполне успокоил меня, но так или иначе мне пришлось
вернуться к себе, чтобы лечь в постель и наконец выспаться. Несмотря на ночные
тревоги, Холмс поднялся рано утром, и, когда я спустился к завтраку, он уже
беседовал с управляющим. Все утро он был в хорошем расположении духа и с
любезным видом распорядился, чтобы наши чемоданы и снаряжение полковника
Хардена отвезли на станцию для отправки в Лондон.
Почти всю дорогу до столицы мой друг пространно рассуждал
относительно самых разных и явно не связанных между собой предметов, что всегда
было признаком определенного прогресса в его расследовании. Я же, напротив, все
больше мрачнел по мере приближения к Лондону в связи с предстоящим объяснением
с полковником Харденом.
На Пэддингтонском вокзале мы наняли кеб до пригорода – там
люди Скотленд-Ярда охраняли дом, в котором расположилось семейство Харденов.
Полицейский в штатском встретил нас у порога и, узнав моего друга, сказал:
– Входите, сэр, полковник Харден ждет вас с тех пор, как
просмотрел сегодняшние газеты.
Я был заинтригован этими словами, но Холмс только улыбнулся.
Полицейский провел нас в кабинет, где за большим письменным столом с сигарой во
рту сидел полковник. Жестом он указал нам на стулья, и, когда мы уселись, он
вынул изо рта сигару и тяжелым взглядом посмотрел на Холмса.
– С моим сыном все в порядке, – сказал он, подчеркивая
каждое слово. – И я собираюсь довести до вашего сведения, мистер Холмс,
некоторые общепринятые истины. Мне не нравится, когда из меня делают мартышку,
даже если кто-то считает, что это в моих интересах.
На лице Холмса не дрогнул ни один мускул.
– Тогда, полковник, я могу лишь весьма скромно заметить, что
действовал, побуждаемый лучшими мотивами. Прошу простить за огорчение, которое
я вам причинил, и готов выслушать от вас, если угодно, любые нотации, или, как
вы сказали, «общепринятые истины».
Ответ не соответствовал характеру моего друга, и я сразу
заподозрил, что он говорит иронически, но лицо его хранило безмятежное
спокойствие.
Харден снова закурил сигару и что-то проворчал, но уже
несколько умиротворенно.
– Если я правильно понимаю, вы договорились с моей женой
разыграть эту шутку с телеграммой в том случае, если обстановка станет опасной?
– спросил он.
– Вы не должны винить за это миссис Харден, – ответил Холмс.
– Мне было очень трудно убедить ее сделать это, ведь мою просьбу вы бы не
выполнили, а опасность была очень велика.
– Верно, – проворчал Харден. – Но почему опасность так
возросла, когда мы возвратились в гостиницу, почему так не было в Гластонбери,
где мы работали на виду у всех и легко могли служить мишенью?
– Правильно, – ответил Холмс. – На развалинах легко можно было
устроить нападение, но нас было шестеро сильных, способных постоять за себя
мужчин, и некоторые из них были вооружены. Именно поэтому они и воздержались от
нападения. Кроме того, не забывайте, что для Дрю было важно, чтобы вы закончили
свои эксперименты, к тому же в гостинице можно было напасть на вас одного и в
темноте. И он прямо-таки должен был совершить это в прошлую ночь.
– Это меня не испугало бы, я ведь говорил вам, мистер Холмс,
как я вооружен.
– Да, знаю, – ответил Холмс. – Именно это и утвердило меня в
мысли удалить вас со сцены. Я не мог допустить, чтобы вы ввязались в схватку с
бандитами Дрю.
– Я бы выиграл эту схватку, – запальчиво возразил полковник.
– Я меткий стрелок, и немало янки погибли от моей руки, а после войны я
настрелял достаточно дичи, чтобы постоянно поддерживать себя в хорошей форме.
– Не сомневаюсь, полковник, – ответил Холмс. – Вот это и
было самое трудное. Дрю, как и все негодяи, ужасный трус и, как правило, не
подвергает себя риску. Вы могли бы уложить на месте дюжину его головорезов, а
Дрю все равно висел бы у вас на хвосте. А кроме того, было необходимо убедить
Дрю, что его план удался.
– Удался! – медленно произнес полковник. – Какого черта?..
Но Холмс перебил его, взяв газету, лежавшую на его столе:
– Могу я узнать, что вас здесь заинтересовало?
– Мне принес ее один из полицейских: «Экстренная почта
сообщает, что американский миллионер Джон Винсент Харден серьезно ранен во
время таинственного инцидента в гостинице прошлой ночью и находится в Экзетерской
больнице». Я дал телеграмму в гостиницу, и мне сообщили, что вы уехали, а я
лежу в больнице. Я телеграфировал в больницу, и там ответили, что по телеграфу
справки о состоянии больных не дают. Должен признаться, что на первых порах я
просто был обескуражен.
– А потом? – спросил Холмс, подняв бровь.
– Потом я последовал вашему примеру, – ответил Харден. – Я
как следует все обдумал и понял, что если мы раньше ошибались относительно друг
друга, то, возможно, ошибаемся и теперь.
– Поздравляю вас, полковник, – сказал Холмс. – Признаюсь, в
данном случае я очень рассчитывал на способность человека ошибаться, чтобы Дрю
как можно дольше считал, будто действительно похитил ваши негативы.
– Мои негативы! – взорвался полковник, выплюнув сигару. –
Что случилось с моими негативами?
– Успокойтесь, Харден. Когда я видел их в последний раз,
полицейская охрана выгружала их из нашего кеба и переносила в холл.
– Значит, Дрю украл?..
– Несколько ящиков, на которых наклеены и вашей рукой
надписаны ярлыки, удостоверяющие, что это готовые и еще не обработанные
негативы. На самом же деле они приклеены к вашим еще не использованным
фотопластинкам.
