— Ваши пташки двое суток порхали невесть где, — сказал он. — Я не допущу, чтобы это повторилось.
— Это вы провели столь блестящую операцию на острове Кларкс?
Литтлфилд смотрел на своих сотрудников добродушно, с видом заговорщика. Пусть каждый знает, что все они — сплоченная команда под его чутким руководством.
— Нет, мы ни при чем.
Литтлфилд снова отвернулся к окну. Эмпайр-стейт-билдинг был освещен зелеными и красными прожекторами: приближалось Рождество. Элиас Литтлфилд подумал, что непременно постарается побыстрее покончить с этим делом, отправить его в архив — и в Колорадо, кататься на лыжах!
— Неужели вам приходится соперничать с другими агентствами? — не унимался Кнопф. — Иногда у меня возникает вопрос, что вы защищаете — страну или собственную карьеру?
— А вдруг это русские, или канадцы, или даже норвежцы, которые стараются нас опередить?
— Нет, им бы хватило ума сначала завладеть уликами, а уж потом действовать.
— Оставьте свой снисходительный тон, Кнопф. Вы годами уверяли нас, что улик не существует. Мы побеспокоили вас, хотя вы в отставке, только из-за того, что вы в курсе этой истории. Но чем дальше, тем больше я сомневаюсь, что от вас будет прок. Напоминаю, ваша роль здесь вспомогательная: вы наблюдатель, поэтому держите свои соображения при себе.
Кнопф отодвинул кресло, взял с вешалки пальто и вышел за дверь.
* * *
Поезд метро с лязгом остановился, двери открылись. Эндрю и Сьюзи нырнули в головной вагон и плюхнулись на ближайшую свободную скамейку.
— Через час после нашего ухода полицейских попросили покинуть комнату Колмана.
— Кто попросил?
— Агенты АНБ. Похоже, этим делом будет заниматься национальная безопасность.
— Откуда ты знаешь?
— Попросил одного знакомого об услуге. Недавно он позвонил и сообщил об этом.
— Я думала, что нам нельзя включать свои телефоны.
— Для того мы и сели в метро — чтобы исчезнуть с их экранов. Выйдем на конечной в Бруклине.
— Нет, на Кристофер-стрит. У меня тоже есть новости.
* * *
Свет прожекторов на строительстве Башни Свободы сливался в темноте в сплошное зарево. Моросящий дождь проникал до костей. На Седьмой авеню можно было оглохнуть от гудков и от визга покрышек по мокрому асфальту.
Сьюзи толкнула дверь дома 178 и сбежала по крутой лестнице в полуподвал, в зал клуба «Виллидж Вэнгард». Было еще рано, и трио Стива Уилсона играло всего для двоих посетителей бара, одного изрядно хватившего типа в отдельном кабинете и еще одного, читавшего сообщения на своем телефоне и лишь иногда от него отрывавшегося. Лоррейн, вдова легендарного основателя клуба Макса Гордона, наблюдала за залом со своего хозяйского места: так она проводила шесть дней в неделю сорок два года подряд.
Кто только не выступал в ее клубе: Телониус Монк, Майлз Дэвис, Хэнк Мобли, Билл Эванс… Для этих музыкантов со всей Америки она была просто Лоррейн, музой этой Мекки джаза. Только Ширли Хорн называла ее «сержантом», но использовать это прозвище никто, кроме нее, не осмеливался.
Сьюзи и Эндрю устроились поодаль от сцены. Лоррейн Гордон подошла к ним и подсела, не спрашивая разрешения.
— Вернулся? Где ты пропадал?
— Ты и здесь завсегдатай? — спросила Сьюзи.
— У него здесь индивидуальная поилка, — заявила хозяйка, не глядя на нее.
— Пришлось отлучиться, — ответил Эндрю.
— Тебе случалось выглядеть и хуже, хотя мое освещение всем льстит. Куда ты дел свою жену?
Не получив ответа на этот вопрос, она спросила, что он будет пить.
— Ничего, — ответила за него Сьюзи. — Он не хочет.
Лоррейн оценила ее дерзость, но воздержалась от комментария. Она не любила женщин, которых про себя окрестила «смазливыми», подозревая их в том, что они добиваются своих целей низменными способами. Ее предубеждение можно было понять: если музыкант терял мастерство или начинал играть пьяным, причиной неизменно были страдания из-за смазливой девчонки.
— Когда-то ее бабка играла в твоем клубе, — сказал Эндрю, указывая глазами на Сьюзи. — Лилиан Уокер — это имя тебе что-нибудь говорит?
— Ровным счетом ничего, — отрезала Лоррейн, смерив взглядом Сьюзи. — Больно много лабухов здесь побывало на моем веку, дорогуша!
— А Лилиан Маккарти? — спросила Сьюзи, борясь с желанием поставить Лоррейн на место.
— В каком году здесь играла твоя бабуля?
— Последний раз — году в шестьдесят шестом.
— Представляешь, мне было тогда двадцать шесть! Мы с Максом даже еще не поженились.
Лоррейн Гордон оглядела свое заведение и задержалась взглядом на стене, увешанной черно-белыми портретами.
— Нет, не припомню такую.
Сьюзи положила на столик фотографию Лилиан. Лоррейн внимательно на нее посмотрела и подошла к своей фотовыставке. Сняв со стены одну фотографию, она вернулась.
— Вот твоя бабушка! Все, кто здесь выступал, имеют право висеть на этой стене. Все фотографии подписаны. Не забудь повесить на место!
Сьюзи, вцепившись в фотографию трясущимися руками, вглядывалась в сияющее лицо Лилиан. Ни на одной из тех фотографий, которые Сьюзи видела прежде, она не выглядела такой счастливой. Сьюзи прочитала надпись на обороте фотографии и, стараясь не выдать своего удивления, подтолкнула ее к Эндрю.
Вместо посвящения там было написано: «Осло, Культурхисторикс, Фредерикс Гате, 3».
Эндрю наклонился к уху Лоррейн:
— Окажи услугу! Если тебе станут задавать вопросы, нас здесь сегодня не было.
— Не в моих правилах покрывать супружеские измены.
Эндрю посмотрел ей в глаза, и Лоррейн Гордон сообразила, что речь о другом.
— У тебя неприятности с полицией?
— Все сложнее. Мне нужно выиграть время.
— Тогда сматывайтесь! Пройдете по коридору и увидите дверь, ведущую на Вэйверли-Плейс. Если ваш приход остался незамеченным, то и уйдете вы незамеченными.
Эндрю потащил Сьюзи в «Тейм» — неказистое заведение, где кормили лучшим на Манхэттене фалафелем. После этого они решили пройтись по Уэст-Виллидж.
— В «Мариотт» нам нельзя, адрес засвечен, — предупредил Эндрю.
— В Нью-Йорке есть другие отели, выбирай любой, я замерзла.
— Если мы имеем дело с АНБ, то наши данные уже переданы во все отели города. С нами не станет связываться даже самый поганый клоповник.
— Нельзя же бродить всю ночь!
— Я знаю два-три бара, где мы могли бы укрыться.
— Мне надо поспать.
