— Почему не сделать этого сразу?
— Потому что это навсегда превратит твою бабушку в изменницу. Я бы предпочел до этого не доводить. Но если придется выбирать между дипломатическим инцидентом, даже серьезным, и твоей жизнью, то я не буду долго раздумывать.
Сьюзи повернулась к Кнопфу и впервые за весь разговор посмотрела ему прямо в глаза.
— Значит, она действительно была виновата?
— Это как посмотреть. Виновата — в глазах тех, кто нами управлял. Но спустя пятнадцать лет мир поумнел, и мы подписали договор о разоружении. С 1993 года сотни наших славных Б-52 ржавеют под солнцем Аризоны, хотя, конечно, их сняли с вооружения только для вида: ведь им на смену пришли ракеты…
— Почему вы не рассказали мне всего этого раньше, Кнопф?
— Разве ты стала бы меня слушать? Я пытался, но ты боготворила бабку. Матильда не была нормальной матерью, вот ты и превратила Лилиан в образец для подражания. Или ты думаешь, мне следовало еще глубже загнать нож в нежное детское сердечко?
Сьюзи окинула взглядом парк. Зима лишила его красок. Немногочисленные гуляющие шагали торопливо, пряча руки в карманы, а головы — в воротники.
— Я рисковала жизнью в горах, из-за меня погибли три человека, одному из которых было от силы двадцать, — и все ради того, чтобы доказать ее невиновность, а теперь вы предлагаете мне безумствовать дальше — ведь вы сами называете это безумием! — чтобы предъявить доказательства ее вины… Какая ирония судьбы!
— Боюсь, как бы ваша семейная сага не оказалась еще более увлекательной! Где твой приятель-журналист?
— Отчитывается перед своей главной редакторшей.
— Знаю, это не мое дело, но между вами что-то было?
— Это и вправду не ваше дело. Вы, так хорошо знавший Лилиан, слыхали когда-нибудь о месте, куда она иногда водила Матильду тайком от мужа?
Кнопф почесал подбородок.
— У твоей бабки был целый вагон секретов. Ты же была на озере и получила тому доказательство.
— С кем ей изменил мой дед?
— Видишь, ты всегда за нее вступаешься! Лучше вернемся к твоему предпоследнему вопросу: мне приходит в голову всего одно местечко. Лилиан была страстной любительницей джаза, тогда как ее муж не признавал ничего, кроме оперы и кое-какой симфонической классики. Джаз был для него всего лишь варварской какофонией. Когда твоя бабушка садилась за пианино, он заставлял ее закрывать все двери и играть как можно тише. Эдвард каждый месяц ездил по делам в Вашингтон, и Лилиан пользовалась этим, чтобы утолять свою страсть в знаменитом джазовом клубе на Манхэттене, кажется, он назывался «Вэнгард». Правда, не припомню, чтобы она брала туда твою мать. А почему ты об этом спрашиваешь?
— На острове мы нашли письмо Лилиан Матильде. В нем она писала про местечко, где они бывали вдвоем.
— Что еще было в этом письме?
— Только слова любви матери к дочери. Она знала, что ей грозит опасность. Это подобие завещания.
— Если не возражаешь, я бы тоже с ним ознакомился.
— Принесу в следующий раз, — пообещала Сьюзи. — Спасибо, Арнольд.
— За что? Я ничего не сделал.
— За то, что всегда были рядом, что вы такой, что я всегда могу на вас положиться.
Она встала и чмокнула Кнопфа в щеку. От этого проявления нежности он даже покраснел.
— А этот Колман что-нибудь вам рассказал перед смертью? — спросил он, тоже поднимаясь.
— Нет, мы пришли слишком поздно.
Она зашагала прочь от него по аллее, один раз обернулась и послала ему воздушный поцелуй.
* * *
Эндрю ждал ее в баре отеля. Перед ним стоял полупустой бокал.
— Это первый, и тот я не допил, — похвастался он.
— Молчу. — Сьюзи села на табурет, схватила бокал и попробовала содержимое. — Как ты можешь пить такую горечь?
— Дело вкуса. Беседа прошла успешно?
— Как посмотреть! Моя бабка была предательницей, — начала Сьюзи. — Того предательства, в котором ее обвиняли, она не совершала, тем не менее она замышляла измену родине.
— Как поживает твой ангел-хранитель?
— Хорошо, только он, кажется, врет.
— Бедняжка, одно разочарование за другим!
Сьюзи влепила ему пощечину и допила его бокал.
— Ты тоже врун. Вижу по глазам и чую по дыханию, что ты пил. Этот бокал — какой по счету?
— Четвертый, — подсказал бармен, вытирая стойку. — Что будете, мэм? За счет заведения.
— «Кровавую Мэри»! — сказала Сьюзи.
Эндрю скорчил брезгливую гримасу.
— Кнопф спрашивал, узнали ли мы что-нибудь от Колмана. А я, между прочим, не называла ему фамилию парня.
Бармен поставил перед ней «Кровавую Мэри» и удостоился от Эндрю негодующего взгляда.
— Тебе нечего сказать? — удивилась Сьюзи.
— Я тебя предупреждал и насчет бабки, и насчет Кнопфа. Только, чур, без рук!
— Кнопф нам не враг, что бы ты ни думал. Он не все мне говорит, но в его ремесле тайна — это оружие.
— Ты узнала от него что-нибудь еще?
— Да, теперь я знаю, какими документами завладела моя бабушка. Деньги ее не интересовали, она была идеалисткой. Хотела, чтобы Пентагон перестал устанавливать ядерные ракеты в лесах Восточной Европы. Это и есть главная загадка операции «Снегурочка».
Эндрю жестом велел бармену налить ей еще.
— Ты тоже с каждым днем все сильнее меня удивляешь, — продолжала Сьюзи. — Я сообщаю ему небывалую сенсацию, а у него такой вид, словно она интересует его не больше, чем прошлогодний снег!
— А вот и нет, прошлогодний снег мне очень дорог. А вот на американские ракеты, установленные в Европе в шестидесятых годах, мне, каюсь, наплевать. Об этом всегда ходили слухи. Кому они интересны в наше время?
— Это же громкий внешнеполитический скандал!
— Да брось! Когда советские атомные подлодки всплывали у самой Аляски, заходили в норвежские территориальные воды, об этом упоминали разве что желтые газетенки, да и то мимоходом. Если я явлюсь к своей главной редакторше с такой сенсацией, то в следующий раз она отправит меня в Центральный парк на перепись тамошних уток. Хватит, у меня к тебе серьезный разговор. Но не здесь.
Эндрю заплатил по счету, не преминув напомнить бармену, что тот сам вызвался отнести «Кровавую Мэри» на счет заведения. Взяв Сьюзи под руку, он вывел ее на улицу. Два квартала они миновали молча, потом спустились в метро на 49-й улице.
— Можно спросить, куда мы едем?
— Что ты выбираешь — север или юг?
— Мне совершенно все равно.
— Значит, юг. — И Эндрю потащил ее к лестнице.
