— Больно? — спросила Сьюзи, ласково касаясь брови Эндрю.
— В какую историю вы вляпались, мисс Бейкер? Кто нас выслеживает, кто взламывает наши двери?
— Вас это не касается. Я вам очень сочувствую. Завтра попрошу пересадить меня в читальном зале за другой стол. Держитесь от меня подальше — и будете в полной безопасности. А теперь велите кучеру меня высадить.
— Кто тот человек, который вышел незадолго до вас из бакалеи в тот вечер, когда мы столкнулись на улице?
— Не знаю, кого вы имеете в виду.
— Его. — И Эндрю достал из кармана полученные из Франции фотографии.
Сьюзи внимательно их рассмотрела и помрачнела.
— На кого вы работаете, мистер Стилмен? — спросила она.
— На «Нью-Йорк таймс», мисс Бейкер, хотя сейчас нахожусь в длительном отпуске по состоянию здоровья.
— Вот и занимайтесь своими статьями! — И она потребовала, чтобы кучер остановил коляску.
Спрыгнув на землю, Сьюзи зашагала по главной аллее Центрального парка пешком. Кучер оглянулся на пассажира, ожидая дальнейших инструкций.
— Будьте так добры, — обратился к нему Эндрю, — спросите у меня, во что я опять собираюсь вляпаться. Мне необходимо услышать собственный ответ.
— Прошу прощения, сэр? — Кучер не понял ни слова.
— Развернете вашу клячу за лишних двадцать долларов?
— За тридцать я даже нагоню вашу даму.
— Двадцать пять!
— Идет!
Кучер развернулся, лошадка пошла рысью. Доехав до Сьюзи, кучер натянул поводья.
— Садитесь! — приказал Эндрю.
— Лучше отстаньте, Стилмен, я приношу несчастье.
— Я ничем не рискую, я неудачник с рождения. Сказано вам, садитесь, а то промокнете.
— Уже промокла.
— Тем более. Укройтесь, иначе простудитесь.
Дрожа от холода, Сьюзи вскарабкалась в коляску, плюхнулась на банкетку и забилась под плед.
— После несчастья в горах вас погрузили в самолет необычной компании. На такой ведь не купишь билет в аэропорту?
— Вам виднее.
— Кто такой Арнольд Кнопф?
— Доверенное лицо моей семьи. Отца я не знала, Кнопф был мне за крестного.
— Кто вы, собственно, такая, мисс Бейкер?
— Внучка покойного сенатора Уокера.
— Это имя должно мне что-то говорить?
— Он был одним из ближайших советников президента Джонсона.
— Линдона Бейнса Джонсона, преемника Кеннеди?
— Его самого.
— Какая связь между дедушкой-сенатором и вашими злоключениями?
— Странный вопрос для репортера! Вы что, не читаете прессу?
— Джонсона избрали президентом аж в 1964 году. Меня тогда не было даже в проекте — какая пресса?
— Вокруг моей семьи разразился скандал общенационального масштаба. Из-за этого деду пришлось отказаться от дальнейшей карьеры.
— Любовница? Присвоение общественных средств? То и другое?
— Его жену обвинили в государственной измене и убили при попытке побега.
— Оригинально! Но вы-то при чем, вас тогда еще на свете не было?
— Моя бабушка ни в чем не была виновата, и я дала себе слово, что докажу это.
— Благородно! И что, по прошествии сорока шести лет это может кому-то навредить?
— Похоже, что так.
— В чем состояла ее измена?
— Она якобы собиралась продать наши военные секреты Советам и китайцам. Тогда вовсю шла война во Вьетнаме, она была женой высокопоставленного советника правительства и могла подслушать важные разговоры.
— Ваша бабушка была коммунисткой?
— Я в это никогда не верила. Она была яростной противницей войны и социального неравенства. Кроме того, она имела некоторую власть над мужем, но разве это преступление?
— Смотря в чьих глазах, — ответил Эндрю. — Думаете, это было ложное обвинение из-за влияния, которое она оказывала на вашего деда?
— Матильда ничуть в этом не сомневалась.
— Матильда?
— Их дочь, моя мать.
— Оставим в стороне мнение вашей матушки. Вы располагаете какими-нибудь уликами?
— У меня есть принадлежавшие Лили бумаги и записка, написанная ею перед бегством. Она шифрованная, я никак не могу ее прочесть.
— Да, маловато…
— Мистер Стилмен, я должна вам кое в чем признаться. Я вас обманула.
— Всего один раз?
— Мое восхождение на Монблан не имело ничего общего с паломничеством, тем более для Шамира. Матильда пила, я вам уже об этом говорила. Сколько раз я забирала ее из баров, где она засыпала у стойки, сколько раз вытаскивала ее, бесчувственную, из машины посреди парковки! Когда ей становилось совсем худо, она всегда звала на помощь меня. И всякий раз принималась говорить о моей бабушке. Обычно это были бессвязные фразы, непонятные речи. Однажды вечером, напившись сильнее обычного, она вздумала искупаться в бостонском порту. Это было в 3 часа утра в разгар зимы, 24 января. Мимо проезжал патруль, и полицейский вытащил ее из воды полумертвую.
— Она была так пьяна или решила свести счеты с жизнью?
— То и другое.
— Почему именно той ночью?
— Вот и я задавала ей тот же самый вопрос: почему именно в ту ночь? Она отвечала, что это была сороковая годовщина ее последней надежды.
— Как это понимать?
— Единственное доказательство, что ее мать невиновна, находилось на борту самолета, врезавшегося в Монблан 24 января 1966 года. После того, как моя мать попыталась покончить с собой, я приступила к поискам.
— Вы полезли на Монблан, чтобы через сорок шесть лет после катастрофы самолета найти находившееся на борту доказательство? Ну и ребячество!
— Я изучала эту катастрофу несколько лет и собрала о ней больше информации, чем кто-либо другой. Я изучала схему перемещений ледника, перебирала все обломки, которые он соблаговолил вернуть людям…
— Самолет врезался в гору. И вы думали, что-то останется?
— «Канченджанга» оставил на горном склоне след длиной восемьсот метров. Он не врезался в склон под прямым углом. Пилот успел поднять нос лайнера, и самолет ударился о гору хвостовой частью. Среди тысяч обломков, найденных за сорок с лишним лет, не было ни одного от кабины! В момент столкновения передняя часть отвалилась от остального фюзеляжа. Я поняла, что она упала на дно пропасти под скалами Турнет. Посвятив годы чтению отчетов, показаний, справок, изучив все доступные фотографии, я решила, что нашла эту пропасть. Но я не могла предугадать, что мы сами рухнем именно в нее!
