Ей хотелось вцепиться в горло подонку, но она задавила свои чувства, отбросила все эмоции.
Вспомнила слова Эрика. «Ничего не говори. Ничего не показывай».
И все же не удержалась.
— У детектива Бишопа натуральный цвет волос, сэр.
— Так и есть, — сказал Шулкопф. — Вы аморальны и угодливы, Коннор. Сначала угодливо даете средствам информации фотографию Леона, вместо того чтобы сделать все как положено. Затем игнорируете инструкции специализированного полицейского подразделения и делаете свою собственную маленькую игру. Ищете жареного? Вы освобождаетесь от работы. Без оплаты. Оставьте ваше оружие и жетон сержанту Монтойя.
Петра попыталась пронзить его взглядом. Он не реагировал, открыл ящик стола, стал шелестеть в нем какими-то бумагами.
— Это несправедливо, сэр, — сказала она.
— Да-да, да-да. Идите.
Повернувшись, чтобы идти, Петра обратила внимание на большие цифры на его настольных часах. Сегодняшняя дата — 24.
До 28 июня осталось четыре дня, а ее отстранили от дел. От ее файлов, телефона, доступа к базам данных. От Айзека.
Ладно, она приспособится. Позвонит в телефонную компанию и попросит, чтобы звонки переадресовывали на ее домашний телефон. Возьмет все, что нужно, из стола и будет работать дома.
Петра Коннор. Частный детектив. Абсурд. Затем она подумала об Эрике, который решил действовать самостоятельно.
— Прощайте, — сказала она капитану.
Звучание ее голоса заставило его поднять глаза.
— Что смешного?
— Ничего, сэр. Наслаждайтесь своей сигарой.
Когда она вернулась к столу, на нем уже ничего не было, даже журнал исчез, на котором сидела Кребс. Петра дернула ящик. Заперт. Ее ключ не подошел.
И тут она увидела: новый, блестящий медный замок.
— Что за…
— Шулкопф пригласил слесаря, пока вы были у него в кабинете, — пояснил Барни Флейшер.
— Ублюдок.
Старик встал, оглянулся, подошел поближе.
— Встречайте меня внизу, у черного хода. Через две минуты.
Он вернулся к своему столу. Петра вышла из комнаты, спустилась по лестнице на нижний этаж. Менее чем через минуту послышались медленные шаркающие шаги, и появился Барни. На нем была твидовая спортивная куртка, а через руку перекинут длинный плащ.
Мятый серый дождевик, который он всегда держал в шкафчике. Как-то раз она видела его повешенным на спинку стула Флейшера, но ни разу не видела, чтобы он его надевал. Сегодня-то уж его надевать ни к чему. Солнце обжигало с самого утра, столбик термометра подбирался к тридцати градусам.
Старик, похоже, готовился к зиме.
Он остановился в трех ступеньках от нижней площадки, посмотрел наверх. Потом развернул плащ и подал ей полдюжины синих папок.
Добблер, Солис, Лэнгдон, Хохенбреннер… все шесть.
— Подумал, что они вам могут понадобиться.
Петра взяла папки и поцеловала Барни в пергаментные губы. От него пахло луковым рулетом.
— Вы — святой.
— Да, иногда меня так называют, — сказал он и, посвистывая, пошел вверх по ступеням.
Дома она убрала мольберт и краски и устроила рабочее место на кухонном столе.
Сложила дела в стопку, вынула блокнот, достала новую записную книжку и ручки.
Эрик оставил ей в кухне записку:
П.
Квартира у Паркера до???
Люблю, Э.
«Люблю…» Тут же защемило сердце.
Надо сосредоточиться на том, что она может держать под контролем. Петра начала с телефонной компании, попросила переводить телефонные звонки ей домой. Женщина-оператор начала разговор дружелюбно, но после паузы, длившейся несколько секунд, изменила свое отношение.
— Номер, с которого вы просите переводить разговоры, принадлежит полицейскому участку. Мы не можем оказать вам эту услугу.
— Я — детектив лос-анджелесской полиции, — сказала Петра и прочитал номер своего жетона.
— Сожалею, мадам.
— Могу я поговорить с кем-то другим?
— Пожалуйста, передаю трубку начальнику. Подошла женщина, судя по всему, постарше, в ее голосе
звучали стальные нотки, под стать была и манера говорить.
Тот же ответ: переводить телефонные звонки они не станут.
Петра повесила трубку и подумала, что, наверное, она сама себе только навредила.
Может, такова воля судьбы? Даже если так, она будет работать над делом 28 июня. Иначе она сойдет с ума.
Петра взяла банку колы. Прихлебывая, стала пролистывать свои записи. Звонки, которые она сделала в пятницу.
Подруги Марты Добблер. Доктор Сара Касагранде в Сакраменто, Эмили Пастерн — в Долине.
Та Эмили, у которой лаяла собака.
На этот раз женщина ответила. Шума в квартире не было. Голос был по-прежнему веселый, пока Петра не сказала ей, в чем дело.
— Марта? С тех пор столько лет прошло…
— Шесть лет, мадам. Мы решили взглянуть на дело свежими глазами.
— Это как шоу на телевидении — «Остывшее дело»?
— Что-то вроде этого, мадам.
— Что ж, — сказала Пастерн, — когда это произошло, со мной никто не разговаривал. Как вы узнали мое имя?
— Оно было записано в файле, в числе людей, бывших в тот вечер с миссис Добблер.
— Понимаю… будьте добры, еще раз назовите ваше имя. Петра повторила. Сообщила также данные своих документов. Тем самым она снова нарушила правила.
«Выступила в роли действующего офицера…»
— А чего вы хотите от меня теперь? — осведомилась Эмили Пастерн.
— Просто хочу поговорить о деле.
— Даже не знаю, что я могу вам рассказать.
— Никогда не знаешь, что может открыться, мадам, — сказала Петра. — Хорошо бы встретиться на несколько минут в удобное для вас время.
Она старалась говорить весело, а сама молилась, чтобы Пастерн не позвонила в участок и не проверила ее личность.
— Согласна.
— Благодарю вас, миссис Пастерн.
— Когда?
— Чем скорее, тем лучше.
— Я должна выйти в три часа — забрать детей. Вы согласны встретиться через час?
— Превосходно, — сказала Петра. — Назовите место.
— Мой дом, — сказала Пастерн и тут же поправилась: — Нет, пусть это будет в «Рите» — это маленькое кафе на бульваре Вентура, южная сторона, в двух кварталах от Реседа. У них там есть дворик. Там и буду вас ждать.
