Он долго стоял под душем, но если сонный Исайя почувствовал это…
— Ну да ладно, — сказала Мэри. — Может, я могу вам чем-то помочь?
— Нет, спасибо.
Она самодовольно улыбнулась.
Больна. Больше, чем простуда.
Женщина в отчаянии, и виноват в этом он.
И так на душе погано, а тут еще грядет 28 июня.
Пока шел к своему столу, из сознания сыпались ночные кошмары, словно жетоны из игрового автомата.
Клара, осознав, что была просто сексуально использована юным наглецом, оказалась на дне глубокой, мрачной депрессии.
Боролась с ней путем самолечения.
Произошла передозировка.
Топила свое горе в наркотиках и алкоголе.
Да, это годится: транквилизаторы в бокале с «шардоне». С тяжелой головой, шатаясь, она идет к своему автомобилю. Другой автомобиль несется ей навстречу. Сворачивать поздно.
Двое талантливых детей осиротели. Начинается полицейское расследование. Что привело немолодого библиотекаря к столь безответственному поступку? С кем ее видели в последний раз?
Мэри знала. Судя по тому, как она на него смотрела, Мэри знала.
Он остановился посреди лестничного марша. Что, если, увлекшись, они вели себя недостаточно тихо? Что, если студент-ботаник, какой-нибудь проклятый любитель природы, забрел в тихий темный уголок за древним, пожелтевшим антикварным текстом, посвященным плесени, ноготкам или чему-нибудь еще в этом роде?
Вот так огласка и губит карьеру. Прощай, медицинский колледж.
Прощай, диссертация. Вместе с Исайей он будет подниматься в половине шестого утра и ждать заказа на кровельные работы.
Стыд. Его родители… врачи Латтимор. Весь состав школы Бертона. Университет.
Член муниципального совета Гилберт Рейс.
Пока шел до угла, успел представить себе Рейса, созывающего пресс-конференцию, чтобы отречься от своего чудесного протеже.
Оглянулся. В ботаническом отделе никого. Как обычно. Ну, так и что? На протяжении всех этих минут — проклятых пятнадцати, или сколько их там было, минут — глаза его были закрыты.
Он и сейчас их закрыл, словно вызывая в памяти тот момент. Открыл и увидел стеллажи. Темные, пустые коридоры.
Тем не менее все казалось ему не таким: в самом воздухе чувствовался упрек.
Он отвернулся и побежал назад к лестнице. Споткнулся, чуть не упал, но удержал равновесие.
Он не мог сегодня здесь находиться. Лучше снова поехать на побережье. Там ему было хорошо. Он поедет, купит поесть чего-нибудь соленого, поиграет в видеоигры, как какой-нибудь тупоголовый, постоит босиком в холодной воде. Сделает все, лишь бы забыться.
Так он и сделал. Но к полудню ему неудержимо захотелось поехать в участок.
ГЛАВА 35
Второе совещание кончилось для Петры хуже.
Через пять минут после начала явился представитель отдела по борьбе с организованной преступностью — огромный мужчина в форме с тремя нашивками. Голова наголо обрита, глаза ледяные, обаяние на том же уровне. Пока первый детектив читал лекцию о поведении банды, представитель рассматривал собственные ногти.
Поиски Омара Селдена и его сообщников официально поручены этому отделу.
Шулкопф решил отсидеться на собрании.
Говорил капитан мало. Он выглядел сонным и маленьким, и Петра, зная о его третьей жене, чувствовала к нему жалость. Во время доклада начальника она чуть не задремала. Наконец тот захлопнул блокнот и сделал жест подчиненному сложить планшет.
— Итак, — сказал он, затянув узел галстука, — мы с вами в одной лодке.
Петра глянула на огромного сержанта и спросила:
— Возможно, вы захотите кое-что проверить: наш Омар учился в колледже фотографии. Когда я встретилась с ним в Венисе, при нем было все фотографическое снаряжение. Он указал вымышленный адрес в Нохо, но, может быть, его с этим местом что-то связывает.
— Это был ложный адрес, — вмешался Шулкопф. — Он вам солгал, детектив Коннор. Чтобы направить вас по ложному следу.
Это, конечно, была полная ерунда. Преступникам не хватало воображения. Они постоянно совершали глупейшие ошибки. Если бы этого не было, работа полиции была бы равносильна признанию в собственном бессилии.
На ее защиту никто не встал.
— И все же, сэр… — начала она.
Сержант поднялся во все свои шесть футов и четыре дюйма.
— Никогда в Нохо не встречал бандитов, за исключением ярмарочных дней. До следующего месяца никаких ярмарок не предвидится.
Он вышел из комнаты.
— Вперед, — сказал старший детектив из Даунтауна.
Когда Петра вернулась в комнату следователей, Айзек ждал ее. Сейчас ей хотелось пройтись, и она сказала ему об этом. Они вышли из здания и двинулись в южном направлении, к Уилкоксу. Айзек был достаточно умен, чтобы самому не начинать разговор. Так, молча, они и направились к бульвару Санта-Моника. Наконец она успокоилась и заметила, что парень держится от нее на некотором расстоянии. Возможно, он ее побаивался. Пора выдавить из себя улыбку.
— Итак, — сказала она, — 28 июня. Дата должна что-то значить — день рожденья, годовщину, что-то значимое для преступника, Или какое-то важное для него историческое событие. Я проверила по базе данных информацию в отношении всех действующих лиц. В этот день никто из жертв не родился. Вполне возможно, что наш маньяк свихнулся на истории.
Петра ждала, что он ответит. Не дождалась.
— Есть какие-нибудь мысли?
— Все, что вы говорите, звучит резонно.
Неужели он теряет интерес? Может, его отвлекает та, вторая жизнь?
— Не устаю удивляться обаянию убийцы, — продолжила она. — Он умеет обольщать. Похоже, что человек он тонкий, умеющий выстраивать мизансцены. Марту Добблер вызвали из театра. Джеральдо Солиса обманул придуманный ремонт кабеля. Если кабельщик наш подозреваемый, то он, по-видимому, сначала осмотрел дом, а позже вернулся. В другом случае в качестве приманки он воспользовался собакой.
Она рассказала о двух видах собачьей шерсти, обнаруженных на одежде Корал Лэнгдон. Пересказала предполагаемый сценарий с прогуливающимся собачником.
— Мизансцены, — сказала она, — могут быть для преступника таким же сдвигом, как и убийство.
— Хореограф, — сказал Айзек.
— Хорошее определение. Так что думаете вы?
— Вы правы в том, что преступник действует изящно.
— Да, но лишь до рокового удара. Нападает он сзади, вышибает мозги. Изящным такое убийство не назовешь. Эти преступления могут свидетельствовать: во-первых, о трусости — он боится посмотреть жертве в глаза и избегает поведения, свойственного сексуальному маньяку, то есть удушению, и, во-вторых, его распирает от злости, которую он способен контролировать в повседневной жизни. Больше, чем контролировать. Он действует безупречно, пока не приводится в действие спусковой механизм. Мы знаем, что таким спусковым крючком является для него 28 июня, но и жертвы тоже как-то на него влияли.
