Она снова взяла в руки бокал. Хороший маникюр, ногти ровно такой длины, чтобы ее не обвинили в легкомыслии. Я знал, что Эллисон тридцать шесть или тридцать семь лет, но, несмотря на костюм, побрякушки и косметику, выглядела она на десять лет моложе.
— Спасибо, что уделили мне время, — сказал я.
— Я не знала, насколько вы пунктуальны, — проговорила Эллисон, — и потому сделала заказ только для себя. У меня до лекции есть час.
Такой же мягкий голос, как и по телефону. Эллисон помахала рукой, один из официантов оторвался от обсуждения чего-то очень важного, принес меню и остался стоять неподалеку.
— А что вы порекомендуете? — спросил я.
— Здесь отличные антрекоты. Я предпочитаю едва прожаренные, с кровью, но тут большой выбор и других блюд, если вы не любите мясо.
Официант переступил с ноги на ногу.
— Что будете пить, сэр? У нас прекрасный выбор пива. Я ожидал услышать галльский акцент, но оказалось, что
он коренной калифорниец — старик, который мальчишкой занимался серфингом, — и я вдруг поймал себя на том, что размышляю о будущем, когда бабушек будут называть Амбер и Хезер, а также Тони или Мисти.
— «Гролш», — ответил я. — И антрекот, прожарить умеренно.
Он отошел, Эллисон пригладила и без того безупречные волосы и поболтала вином в бокале. Она избегала смотреть мне в глаза.
— Чем вы занимаетесь в приюте? — спросил я.
— Ну, вы же знаете это место.
— Я слышал о нем.
— Работаю на общественных началах, — ответила она. — В основном помогаю персоналу. Вы по-прежнему в онкологии?
— Нет, и уже довольно давно. Эллисон кивнула и сделала глоток вина.
— Да, там не просто.
— А где вы преподаете? — спросил я.
— В университете, на курсах для взрослых. В этом семестре я читаю «теорию личности» и «человеческие отношения».
— Все это и еще практика. Похоже, у вас нет ни минуты свободного времени, — заметил я.
— Я трудоголик, — призналась Эллисон и радостно заулыбалась. — Гиперактивность, направленная на благо общества.
Прибыло мое пиво, и мы оба выпили. Я уже собрался перейти к делу, когда она сказала;
— Девушка, которую вы мне описали, Кэролайн Коссак? Я поставил на стол кружку.
— Вы ее знали?
— Значит, она.
— Как вы узнали?
— По вашему описанию.
— Она была такая заметная?
— О да.
— Что вы можете про нее рассказать?
— Боюсь, немного. Кэролайн выделялась благодаря тому, что на ее личном деле была приклеена розовая полоска, единственная, которую я видела в этой школе. А я держала в руках много личных дел, поскольку в то лето была у них там на побегушках. Выполняла поручения, забирала и относила разные папки и все такое. В школе использовали цветовую систему, чтобы предупредить персонал о том, что у ребенка есть медицинская проблема. Желтый — детский диабет, голубой — астма и тому подобное. Когда я спросила, что означает розовый цвет на личном деле Кэролайн Коссак, мне ответили, что речь идет о поведении. Высокая вероятность возникновения проблем. Когда вы сказали, что, возможно, совершено преступление, я сложила все вместе и сделала вывод.
— Значит, Кэролайн была склонна к насилию?
— Кто-то тогда так решил.
— А что конкретно вызвало у них беспокойство? — спросил я.
— Не знаю. Она ничего плохого не сделала за тот месяц, что я там проработала.
— Но розовая полоска на личном деле была только у нее?
— Да, — ответила Эллисон. — Тогда там училось не слишком много детей. Около тридцати. С тех пор «Школа успеха» не очень изменилась: она является убежищем для детей из богатых семей, которые не оправдали родительских ожиданий. Хронические прогульщики, наркоманы, упрямцы, живущие в своем собственном мире, мечтатели.
Если отбросить в сторону мечты, это Джейни и Мелинда, подумал я.
— Но, — продолжала Эллисон, — в основном все они были безобидными детьми. Если не считать того, что время от времени кто-нибудь потихоньку напивался или принимал наркотики. А так — никаких антиобщественных действий.
— Безобидные дети, которых заперли в специализированной школе, — заметил я.
— Ну, методы там были совсем не жестокими, — пояснила Эллисон. — Скорее пряник, чем кнут. Детьми занимались высокооплачиваемые воспитатели. Двери на ночь закрывали, но ощущения, что это тюрьма, не возникало.
— А что еще вы можете рассказать про Кэролайн?
— Она не казалась напуганной. Я ее запомнила пассивной и очень тихой. Вот почему меня удивил розовый цвет, предупреждавший о поведенческих проблемах.
Эллисон облизнула губы и отодвинула бокал с вином.
— Вот и все, что я могу вам рассказать. Я была студенткой, работала на добровольных началах, только что закончила школу и поступила в университет, и не задавала вопросов. — Она чуть склонила голову, огромные голубые глаза серьезно смотрели на меня. — Воспоминания о «Школе успеха» не самое приятное, что было на этой неделе. Ларри рассказал вам про Ларнера?
Я кивнул.
— Если бы то же самое случилось сегодня, — сказала она, — можете не сомневаться, я бы так просто не сдалась. Возможно, обратилась бы в газеты, добилась, чтобы школу закрыли, не успокоилась бы, пока не восторжествовала справедливость. Но я не виню себя за то, что тогда отказалась от борьбы. Ну хорошо… вы давно работаете на полицию?
— Пару лет.
— Вам трудно?
— В каком смысле? — спросил я.
— Ну, например, они все такие важные — представители власти.
— Главным образом я имею дело с одним детективом, — ответил я. — Он мой близкий друг.
— Понятно, — проговорила она. — Значит, вы удовлетворены своей работой.
— Такое случается.
— В каких аспектах?
— Попытка объяснить необъяснимое.
Эллисон сложила на столе руки. Множество украшений, но ни одного кольца. Почему я обратил на это внимание?
— Если не возражаете, — сказал я, — я бы хотел задать вам еще несколько вопросов про Кэролайн.
— Валяйте, — ухмыльнувшись, разрешила Эллисон.
— Вы много с ней общались — лично?
— Напрямую — нет. Но мне разрешали присутствовать на занятиях групповой психотерапии. Она была в одной из таких групп. Обычные сеансы, во время которых руководитель пытался вызвать Кэролайн на разговор, но она всегда молчала, смотрела в пол и делала вид, что не слышит. Однако я видела, что она притворяется. Когда Кэролайн волновалась, у нее начинали дергаться мышцы лица.
