— Что они поют? — спросил я отца Бернара.
— «Младенец ныне родился, Иерусалим, возрадуйся!» — со слезами на глазах проговорил монах. — Ныне у нас — великий Праздник! Рождество Господне!
«Надо же, — подумал я. — Конец декабря. Хорошо мы, однако, поплавали!»
На флагмане не было своего монаха, и Рагнара насчет Рождества Христова никто не просветил. Так что выводы из увиденного и услышанного он сделал сам. Согласно собственным чаяниям.
— Это Рим! — восторженно воскликнул Рагнар. — Я пришел, куда хотел! Боги привели меня сюда!
Дружный рев викингов был ему ответом. Свершилась великая мечта Рагнара Лотброка.
Радость норманов была особенно острой, потому что если перед ними — Рим, то значит они пришли к конечной цели вояжа. Вот теперь все они действительно разбогатеют. Купаться будут исключительно в золотых корытах. Гадить — в худшем случае серебром.
«Возьмем этот йотунов Рим — и домой! — наверняка подумало немало северных героев. — И загуляем!»
О том, что наш полководец решил, будто мы прибыли к вратам Рима, я узнал значительно позже, от Хрёрека, приглашенного Лотброком на совет вождей.
Я не силен в географии. А за время нашего многомесячного путешествия совершенно потерял ориентацию. Но одно я знал твердо: настоящий Рим стоит на реке Тибр. И прямого выхода к морю у него нет.
Однако я понимал причину ошибки Рагнара: стены и башни города, господствовавшего над заливом, производили серьезнейшее впечатление. Вдобавок в городе, по случаю праздника, свершалось круглосуточное богослужение. Так что всё складывалось: великий город, где непрерывно славят Христа, не мог быть ничем иным, кроме вожделенного Рима.
Я решил помалкивать. И отца Бернара попросил о том же. Если, конечно, он не хочет, чтобы Рагнар и впрямь ограбил Ватикан.
Монах не хотел. И от комментариев воздержался.
Вопрос: почему не стали разочаровывать Рагнара проводники-византийцы, которые наверняка знали, что перед нами отнюдь не бывшая столица Великой Римской империи?
О! У них, как выяснилось, тоже были основания держать язык за зубами. От радости, что его вывели прямо к цели, Рагнар расщедрился и подарил византийцам жизни, свободу, их собственные корабли и даже немного личного серебра. Еще бы они спорили!
«Ну и ладно, — подумал я. — Пусть будет Рим».
Чем скорее наш конунг осуществит свою мечту, тем скорее мы повернем домой. И я увижу Гудрун.
Узреть городские стены и преодолеть их — бо-ольшая разница. Каждому из нас, побывавшему под стенами и за стенами многих вражеских городов, эта простая истина была понятна и обидна.
Мы глядели наверх, и наши горящие взоры тускнели, а мысли теряли оптимистическую направленность.
Старина Богатый Опыт говорил нам прямо, по-солдатски: штурм этой величавой цитадели приведет к значительному пополнению чертогов Валхаллы.
Не то, чтобы нам, горячим норманским парням, не хотелось в Валхаллу… В перспективе — да, без вопросов. Но сейчас «пахарям морей» мечталось не о великом посмертии, а о простых человеческих радостях: жратве, бабах, выпивке… Еще хотелось — золота. Но это тоже — в перспективе. А для начала — свежей пресной воды и твердой земли под ногами.
Я был — как все. Более того, если бы меня спросили, я сказал бы, что не прочь всё необходимое просто купить. За деньги. Без драки. Без новой ратной славы. Хрен с ней, со славой. Я этой субстанцией и так покрыт с ног до макушки. Когда ты повыкидывал из дорожной котомки кучу серебра, чтобы освободить место для золота, то отношение к славе существенно меняется. Особенно — к посмертной славе. Уверен: половина нашего хирда в глубинах своих разбойничьих душ лелеет те же мысли. Но никогда не признается. Западло.
Драккары и кнорры вошли в бухту…
И остались на рейде.
Ворота в город были затворены. На башнях и стенах толпились изготовившиеся в битве воины.
Конечно нам они — не чета. В чистом поле мы втоптали бы их в землю минут за двадцать. Но то — в чистом поле. А здесь выпущенный стенным орудием булдыган, хлюпнувшийся в воду в десяти метрах от носа нашего драккара, угоди он чуток подальше и правее, мог бы запросто отправить к Эгиру в сети десяток непобедимых северян.
Ольбард рявкнул, и мы дружно сдали задним ходом — за пределы опасной зоны. Так же поступили и другие. Высадка (а следовательно — жратва, девки и выпивка) откладывалась на неопределенный срок.
Впрочем, все мы хорошо знали Рагнара Лотброка. Этот — не отступится.
Вновь был созван совет вождей. Расширенный — с участием наиболее прославленных хольдов. Меня тоже пригласили. Рагнар с некоторого времени считал меня специалистом по нестандартным решениям.
Однако нестандартное решение предложил не я, а Ивар Бескостный. Вот уж действительно — нестандартное!
Всем понравилось. Потому что дерзко до невозможности. Даже для викингов.
Главная роль в будущем спектакле, как принято у норманов, досталась драматургу. То есть самому Ивару. Первым — лучшие куски. А также стрелы, булдыганы и кувшинчики с горящей смолой.
К сожалению, не забыли и меня — забронировали место в массовке. Выступать я должен был в привычной для меня роли доблестного рыцаря Жофруа де Мота.
Еще потребовался монах.
Монах у нас был. Отец Бернар. Но после недолгой дискуссии его кандидатура была отвергнута. Хрен знает, как он себя поведет в решительный момент… Даже, если его использовать втемную. Всё же не один месяц отец Бернар провел с нами, язычниками. Вдруг догадается о том, что участвует в спектакле?
«Монаха» мы нашли. Ни за что не угадаете, кто им стал!
Мой ярл Хрёрек. Ну чем не монах? Он ведь даже на латыни худо-бедно изъясняется. И внешность походящая. Власы — до плеч (в походе не до парикмахеров), всклокоченная борода — до пояса. А что телосложение могучее, так и отец Бернар — далеко не задохлик. Снять с ярла доспехи и золотые побрякушки, нацепить какое-нибудь отрепье, подпоясать гнилой веревкой — вылитый монах-подвижник, примкнувший к вражьему воинству, дабы обратить злодеев ко Христу.
Рясу ярлу искали по всем кораблям, а сам Хрёрек тем временем «освежал» латынь, общаясь с отцом Бернаром. По поводу Рождества. Монах охотно делился информацией. Решил, что ярла внезапно потянуло к христианской вере. А что? В Рождество и не такие чудеса случаются!
Наконец нашли подходящее рубище. Один из викингов завернул в него неправедно добытый золотой потир. Священной чаше нашли другую упаковку, а дерюжку подогнали по фигуре нашего ярла.
Очень органично получилось. Обряженный в ветхую тряпку, подпоясавшийся засаленной веревкой, обутый в дрянные сандалии отца Бернара ярл выглядел сущим пугалом. То бишь — настоящим монахом, претерпевшим и пострадавшим за воистину благое дело.
