Поскольку опыт требовал от меня знать своего врага много лучше, чем самого близкого друга, я навел справки и, помимо махинаций с землей, узнал про моего оппонента еще кое-что интересное. Дмитриев он был не по отцу, а по матушке, а по отцу он был Стаховский. Вероятно, фамилия матери связана с неприятными воспоминаниями детства, когда господин Стаховский бросил семью и не платил алиментов. Но, может быть, господин Стаховский скрывал свою истинную фамилию и потому, что многие если и не недолюбливали евреев, то голосовать за них были не готовы. По крайней мере, на копии зачетной книжки Казанского университета — того самого, кстати, который закончил известный коммунист Ульянов — фамилия моего оппонента была Стаховский.
Несмотря на столь нелестное прошлое и скандальное настоящее, я испытывал к своему оппоненту нечто вроде жалости. Дело в том, что такие люди, гражданские лидеры и организаторы, часто очень неплохие, энергичные и деятельные люди. Просто их вовремя не заметили, не поддержали, не включили в систему, не дали участка работы и возможности расти. Не признанные системой, они включились в борьбу с ней и отдали всю свою энергию на то, чтобы опрокинуть лодку, в которой находимся мы все. Вряд ли у них это получится, но согласитесь, что плыть в одной лодке с человеком, который не просто хочет — который мечтает о том, чтобы все опрокинулись и лодка полетела в воду, который готов на крутой волне навалиться на борт, чтобы лодка почерпнула воды, — согласитесь, с таким плыть просто опасно…
Появилась ведущая, та самая, из-за которой я категорически не хотел здесь появляться. Вся такая стремительная, вся такая внезапная, любящая на каждый вопрос получать ответ и принимать решения в течение трех минут после того, как необходимость принять решение пришла ей в голову. Короче, типичная британская однозначность против русской сложности и многозначительности. Строгий черный костюм, с которого кто-то убрал бриллиантовый вензель, одинокая нитка жемчуга, волосы чуть короче обычного. Ведущая плюхнулась в кресло, и гримерша наконец-то отстала от господина Дмитриева и налетела на нее.
— Кати… ради бога, не так много пудры. Я кажусь себе похожей то ли на придворную даму, то ли на потаскушку, зализавшую свои раны.
Очаровательное сравнение, не правда ли?
— Свет сегодня сильнее обычного…
Общественное телевидение во всем его суетном величии.
Общественное телевидение появилось в Российской Империи совсем недавно. И, на мой взгляд, ошибочно. До него в России было два канала, на которых были только «серьезные» передачи: один финансировался из государственной казны, другой — из личных средств Августейшей фамилии. Были еще несколько каналов имперского уровня, но там было слишком много рекламы и развлекательных программ, чтобы считать их серьезными. Общественное телевидение появилось как третий канал, без рекламы, и задумка была такая, что будет создан некий «Общественный совет», который будет определять сетку вещания. Итогом же стало появление канала, на котором право высказаться получила любая антиправительственная мразь. Причем чем радикальнее высказывание, тем лучше, а на правдивость и объективность никто не смотрел. Базовый принцип журналистики — отделять факты от мнений — здесь был благополучно забыт, в погоне за рейтингом годились всякие приемы. Изобретением канала были ток-шоу в прямом эфире на политические темы: это когда приглашали (точнее вызывали) с одной стороны представителя оппозиции, с другой стороны — представителя правительства и устраивали своеобразную «дуэль в прямом эфире». Кстати, можете считать меня ксенофобом, но почему в Наблюдательном совете Общественного телевидения едва ли не половину составляют люди одной и той же национальности, и вовсе не русской? Нет, я ничего не хочу сказать, но, по-моему, демократия — это «кого больше», а не «кто наглее», не так? Зачем хуцпу-то разводить, еще и за казенный счет?
Тем временем макияж был благополучно завершен…
— Господа… — сказала ведущая, — напоминаю правила. Две минуты на ответ, встречных вопросов просьба избегать, равно как и провокационных вопросов. Начинаю и завершаю передачу я, вы начинаете говорить только после того, как закончу говорить я. Вопросы?
— Никаких, сударыня, — бодро ответил я, а господин Дмитриев лишь отрицательно покачал головой. Он вообще уделял внимание чтению какой-то газеты… Биржевые ведомости, если глаза не обманывают…
Банальное «три-два-один — мотор», улыбка, за которую девять из десяти мужчин готовы будут все простить и забыть.
— Добрый вечер, уважаемые дамы и господа! Сегодня воскресенье, и с вами вновь Кристина Уоррен и программа «К барьеру». Следующий час нашего эфира мы посвятим дискуссии на тему «Безопасность в России, проблемы и приоритеты». Справа от меня — советник Его Императорского Величества по вопросам безопасности, адмирал князь Александр Воронцов. Слева от меня — адвокат, эксперт…
По всем вопросам, начиная от того, с какой ноги утром вставать, и заканчивая тем, с кем надо дружить, с Берлином или с Лондоном, господин Стаховский. Кстати, а когда это меня назначили на должность, которой к тому же не существует? Или я чего-то не знаю?
Кристина уже уверенно говорила по-русски, правда, с очаровательным акцентом. Она вообще училась очень быстро. Начала учиться русскому в Персии, закончила обучение уже здесь.
— …Ни для кого не секрет, что угроза терроризма во всем мире за последние десять лет только нарастает. Мы сталкиваемся с невиданными доселе фактами смертничества — когда люди, иногда даже женщины и дети, надевают на себя пояс с взрывчаткой, идут в людное место и подрывают сами себя, рассчитывая убить как можно больше людей. Мы столкнулись с угрозой ядерного терроризма, когда в результате террористической атаки погиб один из красивейших городов мира, колыбель современной цивилизации. Постоянно нависающая над нами угроза стать жертвой самоубийственной террористической атаки всколыхнула все общество и заставила нас задуматься о том: а все ли сделано для недопущения повторения трагедии Рима здесь, в России? Господин Воронцов, вам слово…
Я молча сидел и смотрел на одну из самых красивых женщин, которых я знал, ее не испортил даже студийный макияж.
— Вам слово… — повторила она, смущаясь и злясь одновременно. Молчание становилось совсем уже неприличным, и даже господин Дмитриев-Стаховский смотрел на меня с искренним, а не наигранным интересом.
— Сударыня, я не намерен ничего комментировать, — сказал я.
Передача шла в прямом эфире. Вспышка в глазах Кристины могла испепелить на месте любого, как мощный солнечный протуберанец.
— Значит ли это, что вам нечего сказать, господин адмирал?
— Совершенно верно.
— Господин адмирал, — рисуясь, сказал Дмитриев, — как типичный офицер и аристократ, не считает необходимым отчитываться перед русским народом за свои действия и действия тех людей, каких он здесь представляет. Это обычная реакция самодержавия, не желающего вступать в диалог с обществом.
— Следует ли так понимать, что общество в этой студии представляете вы, господин Дмитриев? — спросил я.
