Нога проскользнула… черт с ним…
Без фонаря — ноги по памяти нащупали ступеньки…
Он был в доме — в том доме, в котором он спал, на противоположной стороне узкой, мощенной камнем, идущей в гору улицы. И у него было секунд тридцать, не больше.
Навыки, вдолбленные в особом учебном центре под Новгородом, подсказали, что делать дальше…
Яркая куртка — ветровка.
— Ястребу, Первый — заложник в безопасности, повторяю: заложник в безопасности!
Ночь снова разрывают автоматные очереди, на фоне тихих, подавленных глушителем они звучат особенно громко. Где-то уже воют сирены…
— Ястреб — доклад.
— Третий, прорыв на…
Почти неслышимый из-за автоматного огня крик в рации обрывается.
— Боксер, проверь справа!
Тройка Боксера — сам Боксер, Малек и Рында — бросаются на выстрелу.
Зеленый свет в очках ночного видения — кое-где переходящий в белый, окна, включенный свет слепит. У стены — разбросанные пулями морские пехотинцы и бандиты. Морпехи — вторая группа блокирования, они ошиблись, не заметили потайную дверь.
— Туда, туда… — Один из морских пехотинцев сидит у стены.
— Рында, туда! Малек — за мной!
Они бегут по старой узкой улице. Впереди крики, снова выстрелы. Они бегут.
Очередь из-за угла. Боксер падает, Малек, не словивший свою порцию свинца, открывает огонь в ответ. Стрелок, прикрывавший отход основной группы, падает.
— Господин…
— За ними… — Боксер отползает к стене.
Малек бежит дальше. Автомат наготове, в магазине — около тридцатника еще должно остаться, даже больше…
Улица вниз. Яркий свет из распахнутых ставен, слепящий его. Если еще одного оставят — труба.
Каменные ступеньки под ногами.
Впереди — шум мотора, он выскакивает из-за поворота, вскидывает автомат. Плохо видно… очки не снял, дурак, а там свет…
— Аллаху Акбар!
Они…
Упав на колено, Малек открывает огонь вдоль переулка и слышит, как пули бьют по металлу. Кто-то кричит…
Удар. Взревев мотором, снеся угол старинного дома, машина уходит. На ступеньках остаются два трупа, изрешеченные автоматным огнем.
— Ястребу, Малек! Побег, повторяю: побег! Машина уходит в направлении порта, в направлении порта!
Рында, самый младший в отряде, только пришедший из учебки, бежит параллельным курсом, по крытой извилистой улице. Здесь есть улицы с крышей, такая вот экзотика. Как тоннель, поскользнуться, разбить прибор и рожу — запросто.
Выстрелы. Где-то по левую руку пацаны вступили в бой. Дай бог удачи…
Улица внезапно обрывается, он выскакивает на какую-то дорогу. Снизу — уже вой сирен, вспышки — полиция. Проснулись, мать твою так…
Он решает занять позицию здесь. Отсюда его видно меньше всего, выход с улицы здесь — как дверной проем, только без самой двери и пошире. Если полиция будет подниматься снизу — он обстреляет их и заставит остановиться. Обойти они его не смогут… наверное.
Вой мотора… черт, прозевал!
Уходит…
— Смотри на меня, смотри на меня!
Человек подслеповато смотрит на свет, зрачки почти не реагируют. Контузия, может быть, что и шок.
— Займись!
— Есть!
В каждой штурмовой команде один из восьми имеет навыки полевого санитара и все необходимое. В их работе бывает так, что даже минута — рубеж между жизнью и смертью…
Один из бойцов поднимает с пола камеру, перебирает пальцами по змеящемуся, уходящему в темноту проводу.
— Господин капитан, камера не повреждена. Трансляция.
Командир группы «морских котиков», капитан-лейтенант Островский недоуменно смотрит на бойца с камерой.
— Что значит «трансляция»?
— Ну, эти, господин капитан. Они тут камеру поставили и к Интернету подключили. Трансляцию казни в прямом эфире устроить хотели. До сих пор работает, не повреждена. Я хотел выключить, да без распоряжения…
— Работает, значит… Ну-ка, подержи…
Командир группы спецназа подходит к камере.
Медленно стягивает шлем с ПНВ, затем и маску…
— Снимаешь?
— Снимаю, господин капитан-лейтенант.
— Подальше держи… вот так.
— Доброе утро, твари обрезанные… — недобро начинает капитан-лейтенант Островский, — в программе передач «Джихад-ТВ» произошли небольшие изменения. Диктор смылся, оператор спился, а режиссер сдох, такие вот изменения. В связи с этим «Джихад-ТВ» прерывает свою трансляцию и желает вам хорошего дня. Возможно, последнего. Ждите, твари, да хорошо ждите — скоро мы и за вами придем…
И, выхватив пистолет, Островский выстрелил в камеру, да так, что оператор едва руку не вывихнул от удара.
Вертолеты, которые выводили группу на задание, были мелкосерийными, у этих вертолетов была своя функция на авианосце — спасение сбитых летчиков. В числе прочего потребного для этого оборудования на этом вертолете есть лебедка, на конце которой — приспособление в виде конуса, тяжелое, это сделано для того, чтобы можно было пробить лесную крону, чтобы вытащить находящегося на земле летчика. Внизу она раскрывается, превращаясь в нечто вроде рыболовной сетки, какой пацаны ловят в заводях мелочь, размер у нее примерно полтора метра в размахе и с запасом — она выдерживает нагрузку до восьмисот килограммов, как и сама лебедка.
Как и положено в таких ситуациях, командование на вертолете перешло от пилота к офицеру-спасателю. Вися на ремнях на расстоянии в двадцать с лишним метров над землей, он стравливал лебедку и одновременно во все горло орал команды пилоту:
— Давай, правее, правее! Да не так сильно! Не раскачивай вертолет!
— Черт, здесь воздушный поток с гор! Нас сносит!
— Фиксируй, говорю!
Внизу замелькал химический источник света — кто-то подавал им команды, держа в руке.
— Ага, готово! Да держи ты!
Лебедка травилась вниз, капитан молился только о том, чтобы не зацепить ее за что-нибудь. Вырвет лебедку, и это в лучшем случае. А то и вертолет перевернет…
— Фиксируй, говорю. Фиксируй!
— Автопилот не справляется, фиксирую вручную.
— Давай!
От здания потащили кого-то, его прикрывали, ощетинившись стволами автоматов. Либо кто-то раненый, либо вытащили заложника.
Капитан отвернулся, проорал бортстрелку, отслеживающему порт стволом «Минигана»:
— Спускай веревку, что в пулемет вцепился?!
