Светили фары…
Внедорожники остановились полукругом. Захлопали дверцы машин…
Мухаммед Фатех прошептал Фатиху — первую суру Корана, — как он всегда делал перед каким-то важным делом, даже не задумываясь над тем, что Фатиху обычно читают над покойными. Затем толкнул дверь машины. Один из охранников поспешно протянул ему его оружие — «вальтер МПК», который Фатех повесил себе на шею.
Трое — амир и по двое из личной стражи — медленно двинулись друг другу навстречу…
Они сошлись на освещенном фарами пятачке ровной, высушенной солнцем земли, не дойдя друг до друга всего нескольких метров. Остановились, смотря друг на друга, как самцы буйвола во время гона, придумывая, как половчее сбить с ног и опрокинуть друг друга…
Горцев представлял шейх аш-Шафи. Не уступающий и даже превосходящий габаритами Фатеха здоровяк с короткими усами и без бороды. Он пользовался уважением своего и соседнего племен, несмотря на возраст, часто ложился со своими четырьмя молодыми женами (жен у него было намного больше, но со стареющими он разводился) и имел патент сержанта Иностранного легиона Испании. Именно шейх аш-Шафи разрешил молодым людям из племен служить в армии, даже во французском Иностранном легионе. Возвращаясь, они учили тактике современной войны своих соплеменников, на службе они узнавали, где и почем можно купить оружие и боеприпасы, сводили знакомства с торговцами и контрабандистами — все это были очень полезные навыки, связи и знакомства. Но побережьем и портом владел Фатех, и отправку марихуаны и опиумной пасты прочно держал в руках он. Племена зависели от Фатеха и знали это…
— Ас Салам Алейкум… — сказал Фатех.
— Ва Алейкум ас Салам, — ответил шейх, — какая нужда заставила тебя ступить на земли моего народа, тем более в такой поздний час?
Вопрос был грубостью. По обычаям несколько минут надо было уделить «светским» вопросам о здоровье самого гостя, его жен, детей и скота. Пожелать, чтобы Аллах дал благополучия в делах, и только потом переходить к обсуждению того, ради чего, собственно, они и собрались здесь. Но шейх сразу перешел к делу, показав, что он сильно недоволен визитом ночных гостей…
— Аллах свидетель, я не стронулся бы с места, не будь в том насущной нужды, шейх… — Фатех не пошел на ответную грубость.
— Законы нашего народа, путник, приказывают встретить тебя с распростертыми объятиями и поделиться последним, что у нас есть. Скажи, в чем твоя нужда, и, видит Аллах, если у меня есть это, я поделюсь с тобой, как с братом…
— Аллах свидетель, моя нужда в справедливости и правосудии. Знаешь ли ты, что утворил нечестивый Малик со своими людьми в моем городе?
— Скажи, и я поступлю по справедливости, — пообещал шейх.
— Так слушай: этот молодой нечестивец пришел к моим людям с товаром. И они приняли его как брата, взяли у него товар и дали ему за него справедливую цену. Видит Аллах, мы не сделали лихвы, точно так же, как не делаем лихвы с тобой, ибо Аллах все видит и спросит с нас, когда настанет День.
— Аллаху Акбар! — синхронно сказали все пятеро и совершили вуду, ритуальное малое омовение без воды.
— И чем же нечестивый Малик ответил на нашу справедливость, на наше доброе отношение к нему?! Да будет Аллах свидетелем моим словам, да сгинуть мне на этом месте, да отсохнет мой язык, если я лгу. В этот же день нечестивец ворвался в припортовое заведение и разбил его! Он никогда не просил разрешения на такое, и я не дал бы никогда такого разрешения. Так пусть же справедливый суд укажет Малику на его ошибку и назначит наказание. Скажи мне, шейх, Малик прячется на землях твоего племени?
Шейх мог солгать. Несколько слов — и все, здесь не приято было что-то выяснять и уточнять, не принято было и шпионить. Но шейх знал, что слова его лжи ветер донесет до людей его племени — и люди его племени утратят уважение к нему. Ибо уста, извергнувшие ложь, извергнут ее с легкостью и во второй, и в третий раз, а как может быть шейхом тот, кто лжет? Как может племя идти за человеком, утратившим доверие людей…
И потому шейх сказал правду:
— Да, это земля Малика в той же степени, в какой она принадлежит любому из моего народа, и Малик находится здесь.
— В таком случае отдай его мне, и клянусь Аллахом, суд над ним будет скорым и справедливым.
Шейх нахмурился.
— Да отсохнет моя рука, если я сделаю это. Ты давно живешь на берегу, Фатех. Ты пропах рыбой и делами городских людей, но тебе никто не ставит это в вину, и каждое племя, большое или малое, принимает тебя на своей земле, не требуя с тебя платы. Но никто из нас не знал, что ты забыл наши законы и воспринял законы неверных. Разве ты не знаешь, что судить Малика могу лишь я, а выдав его тебе, я покрою позором не только себя самого, но и любого совершеннолетнего мужчину моего народа?
Шейх пригладил усы.
— К тому же Малик сказал мне, что разбил это заведение потому, что там торговали харамом и делали харам. Неужели ты пришел ко мне, чтобы просить суда над справедливыми? Неужели ты забыл Шариат?
Ничего не получалось. С одной стороны была мафия, Копполо, боевики. С другой стороны — шейх и его люди, упертые и твердолобые, как эти горы. Черное отчаяние вползало в душу…
— Малик солгал тебе! — выкрикнул Фатех. — Он солгал тебе!
— Скажи, в чем же, — и я накажу его за ложь, — невозмутимо ответил шейх.
— Он разбил это заведение не потому, что там торговали харамом, совсем по другим причинам! Он пришел туда для того, чтобы похитить русского! Русского моряка с одного из кораблей, которые стоят в гавани! И он сделал это! Нас всех уничтожат, понимаешь?! Этого нельзя было делать, это объявление войны!
— Неужели ты боишься кого-то, кроме Аллаха? — презрительно сказал шейх. — Да, Фатех, ты и в самом деле пропах рыбой. Скажи: «Достаточно с меня Аллаха, он — прекрасный хранитель», и укрепись в душе своей, как это делаю я и мои люди…
Про себя шейх заметил, что надо во всем разобраться. Малик привез с собой раненых, в том числе одного, которого в племени не знали. Но он сказал, что это его брат, которого он встретил в странствиях по миру. Если бы он сказал, что это русский, шейх и его люди приняли бы это нормально. Похищение людей за выкуп здесь не считалось за преступление, этакие дела воспевали в песнях и легендах. Но если Малик солгал, если он злоупотребил гостеприимством своего народа…
— Ты так ничего и не понял! — сказал Фатех. — Я не про русских. Я про других людей, которые главные в городе. Они…
Что они могут сделать, Фатех так и не поведал, просто не успел. Потому что в ночной тиши щелчком кнута раскатисто треснул выстрел — и лицо шейха аш-Шафи, воина и предводителя своего народа, взорвалось фонтаном кровавых брызг…
И тут же еще один выстрел сразил одного из боевиков, занимавших позицию у машин. Боевиков племен.
— Стреляют! — истошно крикнул кто-то.
— Не стрелять! — закричал Фатех, первым поняв, в какую ловушку они попали.
