Ну да, конечно…
Грызя немилосердно острое и соленое мясо, капитан смотрел на юнцов, ухлестывающих за шлюхами, и думал. Нет, он не был ханжой и знал, что в мире возможно всякое. Девушку не слишком тяжелого поведения можно снять и в Ростове, и в Одессе, и в Константинополе — везде. Но вот такого — открытой похоти, открытого греха — там нет. Страшен не грех, страшно принятие греха как нормы, как должного. Или равнодушие к греху. Вон там — проститутки, наркоманы, содомиты, а вот тут я. Я не хожу по таким местам, не связываюсь с такими людьми — и значит, мне плевать, есть такие места или нет. Пусть они будут… может быть, эти люди не виноваты, что они такие. Может быть, кому-то нужны такие места, так пусть они будут. Но стоит только так подумать, стоит смириться с грехом — и лет через двадцать будет как в Танжере: ступить некуда, чтобы не вляпаться. Нет… правильно Государь не дает свободы, правильно. ТАКАЯ свобода не нужна…
Напротив плюхнулся молодой человек с короткой крысиной бородкой и затравленным страхом в глазах. Это был его агент…
Группа прикрытия, убедившись, что контактер (так называли объект, который они прикрывали, в данном случае капитана Бородина) вышел на точку контакта, разделилась. На двоих у них был один мотоцикл, поэтому они решили, что правильнее будет разделиться. На повороте один из стрелков соскочил с мотоцикла, рысью перебежал тротуар и нырнул в проулок. Мотоциклист поехал дальше: одна из действенных мер безопасности в этом квартале — быть постоянно в движении…
Дома в этом месте были старые, а к соответствию нормам пожарной безопасности их приводили уже во второй половине двадцатого века, поэтому по городу появились многочисленные пожарные лестницы, приваренные сбоку к вбитым в старую каменную плоть кронштейнам. Затем жители домов сообразили, что из-за таких вот лестниц резко увеличивается уровень краж, и самовольно срезали у большей части лестниц низ, так что нижняя часть этих лестниц отстояла от земли на расстояние от двух до трех метров…
Здесь расстояние от земли до нижней ступеньки лестницы едва ли не превышало три метра, но для бойца разведподразделения морской пехоты это было не расстояние. Оглядевшись, он достал из кармана нож, свинтил с рукоятки набалдашник и вытряхнул наружу несколько метров тонкой, но очень прочной веревки с вплетенными в нее кевларовыми нитями. Веревка намертво крепилась к хвостовику ножа, так чтобы нож с веревкой мог играть роль своеобразного грузила.
Нож он забросил наверх, тот стукнулся о лестницу и перелетел назад, зацепившись за ступень лестницы. Поймав его, моряк обвязал веревкой ножны клинка, застопорив в них сам клинок, тем самым создав еще одну ступеньку. Можно было бы попробовать зацепиться за нижнюю ступеньку как в фильмах, в прыжке, но моряк не хотел этого делать. Во-первых, жизнь — это ни разу не фильм, и даже не похоже. Во-вторых, халтурная работа, постоянный соленый ветер с порта, разъедающий сталь ржавчиной, неустойчивость самого материала стены — все это делало вероятным то, что при ударной нагрузке лестница может сорваться с креплений и упасть тебе же на голову. В морской пехоте инструктор, у которого на голове не было ни единого волоса, который не был бы седым, сказал: «Первое, что вы должны запомнить: забудьте о героизме. Наша служба тяжела, страшна, изматывающа, но в ней нет ничего героического. У нас нет твердой почвы под ногами — и поэтому мы должны продумывать каждый свой шаг. Противник всегда будет численностью больше нас — и потому к черту геройства. Мы просто должны победить».
И потому вместо того, чтобы с диким криком прыгать вверх подобно Тарзану, он осторожно, защитив руки кевларовыми мотоциклетными перчатками, подтянулся и забрался сначала на ту ступеньку, которую он создал для себя сам, а потом уже на ту, которая торчала в трех с лишним метрах над землей. Огляделся, прислушался — ничего, кроме семейного скандала, крещендо которого доносилось через распахнутую форточку. Только после этого он снял искусственную ступеньку и смотал веревку.
Крыша была опасной. Как и во всех старых городах. Во-первых, в Европе принято делать крыши островерхие, под углом, подчас очень большим. Второе — это черепица. Не керамопластик, как в наших холодных краях, а настоящая черепица, довольно толстая, из обожженной глины с добавками, как кирпич, со щелчком встающая на нужное место. И с точно таким же щелчком нужное место покидающая, после чего лететь вниз ровно пять этажей.
Первым делом моряк создал себе точку опоры. Тот же самый нож и петля — только теперь это своего рода страховка, он должен удержаться и без нее. В центре под Новгородом, где учили уличным боям, его учили держаться на поверхности с углом в сорок пять градусов. Опираясь на петлю и прижимаясь всем телом к благословенно теплой, нагретой за день крыше, моряк начал доставать и безошибочно собирать в единое целое детали винтовки. Короткий, кургузый затворный блок с ударно-спусковым механизмом в сборе. Длинный, похожий на ломик ствол, который надо было вкрутить на место, а потом защелкнуть замком. Треугольный приклад, довольно короткий, но ничего не поделаешь. Ночной прицел, стальная сосиска глушителя… и вот в руках вместо уродливого и бесполезного набора деталей — бесшумное и смертоносное оружие…
— Птица два, я на позиции, — сказал моряк в микрофон, прикрепленный к отвороту куртки. Держу улицу и задний двор…
Акмаль Мера…
Один из тех, кого перемолола эта война. Нет, конечно, он еще жив — но это ненадолго. Мало кому из агентов удается длительное время выживать и не провалиться. Мир подполья пропитан паранойей, и здесь предпочтут убить десять невиновных, чем допустить, чтобы работал один стукач. Перед убийством здесь никогда не останавливались.
Проблема Акмаля Меры была в том, что он был содомитом, и русская разведка эта знала. Проблема подполья была в том, что ему были нужны такие люди, как Акмаль Мера.
Он попал в поле зрения русской разведки в две тысячи восьмом по очень простой причине — из-за агрессивных высказываний в Интернете по поводу джихада, шахидов и всего такого. Он был достаточно осторожен, выходя на связь через швейцарский анонимайзер — но это только привлекло внимание разведки. Из тех, кто рассуждает в Интернете про джихад, девяносто процентов просто болтуны или те, кто буквально понял зацепку про «намерение».
[30]
Эти и не думают шифроваться — они выходят в сеть с домашнего или рабочего компьютера, качают ролики, рассуждают про разницу между «джихад фард айн» и «джихад кифайя», заводят друг друга и… идут пить пиво. Из оставшихся десяти процентов девять шифруются, они более осторожны и более причастны к джихаду — но на деле их помощь обычно ограничивается сунутой в нужные руки тонкой пачкой денег. Лишь один процент из тех, кто рассуждает про джихад в Сети, опасен или потенциально опасен. Но если не перелопатить эти девяносто девять процентов, не найдешь одного.
