На одном из уроков Кондрат Филиппович, земля ему пухом, говорил нам:
– Если грибочек ел кто-то до тебя, значит, он съедобный. Червяк – не дурак, отраву жрать не станет. Гораздо подозрительнее, если гриб «чистый».
– Фу. Была бы охота червяков трескать… – поморщился тогда Алекс.
– Наоборот, отлично. У всех просто грибы, а у тебя – с мясом, – парировал учитель, вызвав всеобщий хохот.
Мы долго смеялись над шуткой Наставника. Бедный Алекс от гнева чуть не лопнул. Наверное, именно поэтому я запомнил тот урок Кондрата Филипповича. И вот знания пригодились.
Набравшись смелости, я отправляю половинку гриба в рот.
М-м-м. Вкус какой-то… Никакой. Вроде бы такой же, как у грибов, которые мы ели в зале Апсны, но немного другой. Главное, что нет горечи – явного признака яда. Пусть и без удовольствия, но есть местные «фонари» можно. И на том спасибо.
– А ты смельчак, Герман, – произносит Даша. Она повернулась на другой бок и внимательно наблюдает за моими манипуляциями.
Пф… «Смельчак», ага. Можно подумать, у нас есть выбор. Можно подумать, тут еда на деревьях растет, как в Наташиной любимой сказке про мужика и двух генералов
[21]
. Поневоле станешь смельчаком – голод-то не тетка. Хотя, конечно, приятно слышать от Даши лестные слова.
Сажусь рядом, протягиваю ей шляпку гриба:
– Попробуй. Не скажу, что вкусно, но есть можно.
Некоторое время Даша с опаской смотрит на угощенье. Какое-то время голод и страх перетягивают канат в ее голове. Потом голод побеждает. Словно сапер, идущий по минному полю, Дуся сосредоточенно жует гриб. До чего же уморительно она выглядит. Пытаюсь сдержать улыбку, но куда там…
– Сево лыбисся как Чефыский кот? – шамкает Дуся с набитым ртом. – Ифе дафай.
Я вздыхаю с облегчением. То, что она зубоскалит, – хороший знак. Значит, приходит в себя. Быстро… Я думал, что после смерти мужа и всех друзей Дарья долго не сможет оправиться.
Сильная она, эта Дашка, что тут скажешь. Причем и телом, и духом. Она не сдастся. Она будет драться до последнего вздоха. А значит, буду драться и я.
Не пропадем.
– Почему ты прыгнула следом? – спрашиваю я пять минут спустя, когда мы снова укладываемся рядом на песок.
Мы оба съели по три гриба и более-менее насытились. Я и Дашка почти не двигаемся, так что пищи хватит надолго. Желудок мой угомонился, зато очнулся от комы мозг, и тут же вернулся к своему любимому занятию: стал генерировать вопросы.
Даша молчит. Она лежит у самой воды, спиной ко мне, погрузив в озеро ступни.
– Ты ведь уже была там, в туннеле. Ты могла вернуться в систему Окро к остальным, – продолжаю говорить я.
– В пасть к рыбам, то есть? Прямиком в водоворот? – отвечает Дуся, не оборачиваясь.
– Тогда ты этого не знала, – парирую я.
– Понятно. Я тебя уже задолбала. Хочешь, чтобы я залезла обратно. Да не вопрос! – цедит она сквозь зубы.
– Не-не, я вовсе не…
«Сарказм и Даша умрут вместе», – слова Афанасия. Как обычно, в точку. Сарказм – ее вторая натура. Похоже, никакие испытания и лишения не изменят эту особу. И хорошо. Именно такая она мне и нравится: резкая, циничная, жесткая. Такую и люблю. Смогу ли я ее терпеть, не повешусь ли, проведя с ней один на один пару дней, – вопрос другой. Но факт есть факт: я люблю эту женщину. Люблю ее прекрасное гибкое тело, ее гордый непреклонный дух. Так что пусть злится, пусть рычит на меня. Лучше подеремся, чем будем молча сидеть каждый в своем углу.
– Не знаю я, не знаю, почему сиганула за тобой, – продолжает говорить Дуся, поворачиваясь ко мне. Взгляды наши встречаются.
В ее глазах сверкают странные огоньки. Давно я Дашу такой не видел. Никогда, если быть точным. Или это плод моего больного воображения? Или тараканы в ее голове устроили факельное шествие? Тоже выражение Афанасия. И тоже про Дашу.
– Не знаю, – повторяет Дуся, пододвигаясь ближе. – Я не думала в тот момент. Ни о чем не думала. Влюбилась, наверное.
– А? – только и могу выдавить из себя я.
Челюсть моя устремляется к полу.
Ни-хрен-на-се-бе…
Вот так поворот. Что угодно ожидал услышать, но только не такое.
Я сижу, приоткрыв рот, и хлопаю глазами. Мозг, едва оправившись от шока, начинает энергично искать подвох. Это может быть жестокая шутка. С Дашиным странным чувством юмора знаком я не понаслышке.
– Ну что ты смотришь на меня?! В первый раз видишь? – смеется она. Наверное, я со стороны выгляжу просто уморительно. Меня бросает то в жар, то в холод. Лицо то краснеет, то бледнеет. Кажется, даже волосы шевелятся. Даша смотрит на меня и смеется. Она уже не лежит, а стоит передо мной, сложив руки на груди.
– Да, бывает с нами, бабами, такая печаль, – продолжает Дуся. – А любовь – она, зараза, зла. Полюбишь и козла.
Я так растерян, что последнее сравнение пропускаю мимо ушей. Пусть называет меня как угодно: хоть ослом, хоть бараном. Это неважно. После такого признания я готов простить ей все колкости, все насмешки. Сразу, авансом.
– Любовь зла, и козлы этим пользуются, – цитирую я одну из многочисленных шуток Алекса.
Даша, не ожидавшая от меня такой прыти, сначала опешивает, а потом вновь принимается хохотать. Я тоже смеюсь. И, как это бывало ни раз, именно смех становится той силой, которая ломает последние барьеры и окончательно сближает нас…
* * *
В пещере царит торжественная, величественная тишина. Грибы-светильники излучают тусклое сияние, заливая подземный зал загадочным, волшебным светом. Идут дни, идут годы, а под землей все остается по-старому. Этот мир застыл, окаменел. Словно волшебник-демиург, сотворивший его, запретил любые изменения, а потом исчез, забыв о своем приказе. Этот мир не знает ни дождя, ни ветра. Здесь никогда не меняются даже температура и влажность. Так век за веком, подвластная собственным строгим законам, существует глубоко под слоем почвы замкнутая экосистема…
Дашенька спит, положив голову мне на плечо.
Час назад, когда все закончилось, она обняла меня, шепнула на ухо: «Спасибо!» и забылась глубоким, сладким сном.
Медленно идут минуты. В этом странном, чудесном мире никто никуда не торопится. Включая нас. Мы лежим рядом на мягком песке, освещенные фосфорическим светом. Волна страсти, нахлынувшая на нас, закрутившая, точно щепки, в своем водовороте, отхлынула. Пришло время отдыха.
Даша дышит ровно, глубоко, время от времени вздрагивает во сне. Я осторожно, чтобы не разбудить, глажу ее по волосам, по спине. Как она прекрасна, когда спит! Боже, как она прекрасна… Я буквально не могу оторвать взгляд от плавных, изящных черт ее спокойного лица. Когда она ухмыляется или злится (а она делает это круглые сутки), ее глаза, ее губы, ее щеки выглядят совсем не так…
