Глаза надсмотрщика полыхнули, он выпустил руки Фароса и
выхватил из-за пояса длинный кинжал.
— Жалкий… телёнок!
В голове у Фароса помутилось, он опять подвёл тех, кто
пожертвовал собой ради него! И на этот раз ошибка, видимо, будет смертельной…
Внезапно по телу Пэга прошла судорога, рука с кинжалом
задрожала, не в силах нанести удар, изо рта пошла кровавая пена. Воспользовавшись
заминкой, Фарос собрал все силы, какие у него только оставались, и резко
откатился в сторону, как можно дальше от надсмотрщика. Рука подвернулась,
наткнувшись на что-то твёрдое. Секира Ультара.
Он схватил оружие и, не глядя, послал лезвие навстречу
встающему Пэгу. Удар пришёлся тому в бедро; Мясник хрипло взревел и рухнул на
спину, выпустив кинжал. Отбросив тяжеленную секиру, Фарос подобрал кинжал,
заставив измученное тело ползти туда, где корчился и завывал гигантский
минотавр. Удар юноши глубоко разворотил бедро Мясника, и теперь Пэг был обагрён
собственной кровью, гримаса боли и ненависти больше обезобразила его и без того
мерзкое лицо, но руки надсмотрщики лихорадочно шарили по земле в поисках
оружия.
Фарос, усмехнувшись, показал ему клинок. Несмотря на жуткое
состояние, Мясник нашёл в себе силы броситься на ненавистного заключённого.
Сжав зубы, Фарос воткнул длинный кинжал между рёбер
надсмотрщика по самую рукоятку. Пэг вновь захрипел и упал на спину,
костенеющими пальцами стараясь ухватить окровавленную гарду, в его гаснущем
взгляде читалась ненависть.
— Ты, проклятый…
Мясник вздрогнул, и его голова безжизненно запрокинулась.
Пэг дёрнулся в последний раз и замер навсегда. Фарос был залит кровью
надсмотрщика с головы до ног. Он бездумно вытащил кинжал из его груди и,
покрутив в пальцах, отбросил, словно испугавшись.
Медленно поднявшись, юноша двинулся к телу Ультара. Воздух
вокруг заполняли лязг оружия и крики сражающихся.
— Ультар… — Он тронул моряка за плечо.
Тот не пошевелился.
Перевернув тело. Фарос понял, что друг умер мгновенно —
слишком страшна была рана, нанесённая Пэгом. А он так и не раскрыл верному
моряку своё истинное имя… Волна сожаления накрыла юношу. Он закрыл глаза моряку
и вложил ему в руку верную секиру, затем поклонился телу и тут вспомнил любимую
песню Ультара.
— Настанет момент — я увижу свой дом… — пробормотал Фарос. —
Пусть твоя душа вернётся в море, Друг. Громкий стук копыт по камню прервал его
короткий траур, юноша понял это, только когда большой отряд всадников вывернул
прямо на него. Теперь легионеры были повсюду, все больше заключённых бросали
оружие и склоняли рога в знак смирения. Те, кто решил бороться, просто
предпочли смерть последующему наказанию.
Фарос, не думая об опасности, встал перед телом Ультара,
отчаянно размахивая руками в попытке остановить конных, несущихся прямо на его
мёртвого друга. Первое животное встало на дыбы, наездник в ярости обрушил
плётку на жеребца. Фарос упал на колени, но и не подумал отступать, продолжая
махать руками и распугивать лошадей. Он словно обезумел — никто больше не
должен был осквернить тело единственного минотавра, проявившего к нему участие.
Жеребец рванулся вперёд и опустил копыто на голову Фароса. Юноша замертво
свалился в рыхлую кучу пепла…
Мариция со своими солдатами была уверена, что погибнет, но
продолжала бороться. Дочь Хотака потеряла всех своих воинов, у неё осталась
лишь горстка стражников, но, несмотря на это, она не собиралась сдаваться.
Тогда затрубил рог, и колонна самых прекрасных в мире легионеров императора
ворвалась через ворота, без жалости рубя негодяев. Знамя Боевого Коня придало
сил её солдатам, они рванулись вперёд с утроенной силой.
Восставшие пробовали держаться, но силы их были на исходе,
сражаться с подготовленными воинами на два фронта они не смогли, и сражение
быстро превратилось в резню. Всадники окружали разрозненные группы шахтёров,
которые пытались сопротивляться, и безжалостно уничтожали. Они кружили и
кружили, а мёртвые бунтовщики падали под копыта коней. Последние смельчаки
опускались на колени, прося милости.
Густой дым, смешанный с пеплом, все ещё затягивал лагерь,
поэтому Мариция шла вперёд осторожно.
Вокруг кружили дымные тени, в которые превратились
повстанцы, и тянули к ней призрачные мечи. Был тут и чёрный гигант с огненными
глазами, который убил её телохранителя и сам пал от её руки. Один из воинов
потянул Марицию назад.
— Миледи! Не бегите первой, мы должны проверить местность, а
вас вывести к воротам, там почти нет дыма.
— Веди, — резко бросила она сухими губами. На холме
показались полдюжины всадников, они гнали перед собой двоих шахтёров. Один из
верховых взмахнул секирой и уверенно зарубил сначала одного бунтовщика, затем
второго. Мариция узнала командира — это был Бастиан. Он не остановился, но,
перед тем как исчезнуть в дыму, отвесил сестре краткий поклон.
Несколько стражников Мариции кинулись в дальний угол двора,
где разоружали последних сдавшихся.
— Сгоняй их в центр двора! — слышались крики. Она пошла
туда, где, уже в круге охраны, сидело несколько дюжин заключённых. Рядом
лежали, ужасно завывая и стеная, раненые. Струйки пленных становились
полноводными реками — все они потеряли надежду и прекрасно понимали, что всё
кончено. Скоро уже ряды шахтёров лежали, уткнувшись лицами в пепел, перед
торжествующими стражниками. Многие из тех стражей, кто выжил, предлагали
немедленно казнить каждого.
— Ну-ка прекратили подобные разговоры! — рявкнула на них Мариция.
— Их судьба в руках императора, и только его, понятно?
— Да ведь мы только… — начал один, но другой незаметно
пихнул его в бок, и тот заткнулся.
— Хорошо сказано, сестричка! — раздался знакомый, но усталый
голос.
— Бастиан! Только ты мог устроить подобное чудо! Как тебе
это удалось?
Если не считать густого слоя золы, брат выглядел, как
всегда, великолепно. Он слабо улыбнулся и бросил повод помощнику.
— Благодари не меня, а Колота, — ответил он. — Я тут
выполняю деликатное поручение нашего отца… Когда я заметил дым на горизонте, то
стал опасаться худшего, ведь я знал, что ты направлялась как раз в эти места. Я
велел трубить в рога, надеясь получить ответ, но поверь мне, даже если бы ты
была мертва, я бы отомстил за тебя.
— Я чудом выжила, Бастиан. Командующего Крусиса убили в
самом начале битвы. Смелость и ярость заключённых застали каждого врасплох.
Меня, правда, предупредил старший надсмотрщик, кажется, его зовут Пэг…
