Карен посмотрела на кровавый след, тянувшийся по коридору, и подумала: «Элеонора Линвуд могла бы сказать то же самое».
…сороковая
Врач стоял между ног Карен, широко разведенных в стороны и пристегнутых ремнями к родильному столу. Схватки продолжались вот уже шесть часов. Больничный халат обильно пропитался потом и прилип к телу, и казалось, будто она только что вышла из-под душа.
Дикон стоял рядом, вытирал Карен лоб холодной влажной салфеткой и время от времени вкладывал ей в рот кубики льда.
– А-а-а-а! – Карен зашлась в крике, стиснула край стола руками, а потом обессиленно выругалась.
– Ты можешь сделать это, любимая, – сказал ей на ухо Дикон. – Я знаю, тебе больно. Постарайся дышать так, как мы с тобой учили.
– А-а-а-а! – Карен скривилась от боли и, хватая воздух широко открытым ртом, простонала: – К чертовой матери твои дыхательные упражнения!
Она прижала правую руку к своему раздувшемуся, огромному животу и снова сморщилась.
– Скоро все закончится, – спокойно провозгласил доктор. – Я уже вижу головку. Через минуту я помогу вам поднатужиться. Но не раньше. Хорошо?
Вместо ответа Карен стиснула зубы и застонала.
Дикон вытер пот у нее со лба и попросил:
– Продержись еще несколько минут, всего несколько минут! Наш сын уже почти здесь.
– Отлично, Карен, он уже идет, – сказал врач.
Ногой оттолкнув стул на колесиках, он встал и положил обе руки на появившуюся головку малыша. Рядом с ним появилась медсестра и нажала какую-то кнопку на соседнем мониторе.
– Ну, теперь тужьтесь! – скомандовал врач. – Еще несколько секунд, и он будет с нами.
Карен напряглась изо всех сил, так что ее голова оторвалась от стола.
– А-а-а-а! Больно! Жжет!
– Он почти вышел. Так, так, еще немножко… Отлично! – Врач выпрямился, и на лице его расцвела широкая улыбка. – Поздравляю! – Он протянул ребенка медсестре, которая завернула его в маленькую пеленку и положила Карен на грудь. – Вы уже придумали ему имя?
– Джонатан Тейлор, – ответил Дикон, осторожно проводя пальцем по гладкой щечке младенца.
– Джонатан Тейлор Такер. Мне нравится…
Карен открыла глаза. Пряди мокрых от пота волос прилипли ко лбу. Мыслями она была с Джонатаном. Будильник на ночном столике показывал 4:35 утра. Она огляделась, пришла в себя и заплакала. Вновь переживая появление Джонатана на свет, она оплакивала свою прежнюю жизнь, славного и добродушного мужчину, которым когда-то был Дикон, и радость, которую она испытала, приведя сына в этот мир. Как же все изменилось с той поры! Слезы капали на подушку, а Карен корила себя за то, что не ценила того, что имела, когда была счастлива.
Она прошла в гостиную и взяла с буфета детскую фотографию Джонатана. Она коснулась пальцами его лица, а потом прижала рамочку к груди, крепко обхватив ее обеими руками, словно старалась передать свое тепло и любовь через замерший фотоснимок и, таким образом, вдохнуть в сына жизнь и надежду.
– Очнись, пожалуйста, – прошептала она.
Карен сидела в гостиной, потягивая горячий шоколад, и ждала, когда же взойдет солнце. На экране телевизора сыпал шуточками ведущий какого-то ежедневного шоу. Она смотрела, как маленький циферблат в углу экрана отсчитывает секунды, а потом решила, что поедет в клинику сразу же, как только начнутся приемные часы.
Хорошо, приедет она туда, и что дальше? Чего она добьется, сидя на стуле возле кровати Джонатана? Станет разговаривать с ним в надежде, что он ее слышит? Для человека, работа которого связана с аналитической логикой, беседа с коматозным пациентом представлялась верхом нелепости. Такое поведение могло утешить разве что тех, кто отчаянно цеплялся хотя бы за призрак надежды. И вдруг Карен поняла, что, несмотря на весь свой рационализм, как раз и превратилась в такую особу. Ей нужно было верить в то, что Джонатан слышит ее, что он знает, что она сидит рядом… Потому что если это правда, то у нее еще есть надежда. А пока у нее оставалась надежда, она могла жить дальше.
В половине восьмого она отправилась на кухню, чтобы сделать себе еще горячего шоколада, но не успела налить чашку, как коротко звякнул дверной звонок. Карен удивленно взглянула на часы, недоумевая, кто мог прийти в столь ранний час. Подойдя к двери, она увидела на крыльце темную широкоплечую фигуру. Робби.
– Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро, да?
Робби молча перешагнул порог и окинул ее внимательным взглядом.
– Ты выглядишь так, как будто всю ночь не смыкала глаз.
– Неверно. Часа четыре я все-таки поспала.
Робби фыркнул, а потом вдруг протянул руку, убрал прядку волос у нее со лба и заправил ее за ухо. Нежное прикосновение, робкий жест… чтобы понять, что она чувствует и как вести себя дальше.
– С тобой все в порядке?
Карен пожала плечами.
– Бывало и лучше.
Ей хотелось, чтобы он протянул руки и заключил ее в объятия, прижал к груди и сказал, что все будет в порядке. Она отчаянно нуждалась в нем, в его силе, спокойствии и поддержке. Они молча смотрели друг на друга, и Карен чувствовала, что мысленно умоляет его обнять ее. Но он стоял неподвижно и, складывалось такое впечатление, не мог прочесть по выражению ее лица, какие мысли и чувства ее обуревают.
Обычно ты знаешь, о чем я думаю. Почему же именно сейчас, когда ты нужен мне больше всего, ты не можешь угадать мои мысли?
И вдруг, как если бы она произнесла эти слова вслух, он положил руки ей на талию и притянул ее к себе. Карен прильнула к нему всем телом и растворилась в нем. Секунды медленно таяли, складываясь в минуты. Она боялась пошевелиться, чтобы не разрушить очарование. Оказывается, она успела соскучиться по мужскому телу, по человеку, которого жаждала по-настоящему, которого хотела узнать как можно ближе, насытиться им и стать с ним одним целым.
Он наклонился и указательным пальцем бережно приподнял ей подбородок. Губы их встретились. Потом он отстранился, и Карен медленно открыла глаза. Ей хотелось, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось, чтобы оно длилось вечно. Она смотрела на него снизу вверх, запрокинув лицо, и разгоравшееся желание заставило ее вцепиться в отвороты его спортивной куртки.
Я не могу остаться.
– Я знаю. – Она отпустила его и поправила свою пижаму. – Придешь попозже?
– Если хочешь.
– Хочу.
Несколько мгновений Робби помолчал, потом сказал:
– Хорошо. – Он убрал руку с ее талии. В другой он сжимал толстый конверт. – Ох, чуть не забыл. Я принес тебе подарок.
