Неожиданный тяжкий приступ горечи и ненависти накатил на
бойца, приступ, направленный на гнусного брата…
Нет! Горазон не его брат! Опять доспехи замыслили
перехватить контроль, разжечь коварный дух Бартука. Норреку удалось подавить
эмоции, но он знал, что в следующий раз латы наверняка восторжествуют.
Фигура в мантии целенаправленно приближалась к нему, и
Норрек заметил любопытное мерцание вокруг старца. Пленный воин прищурился,
пытаясь определить, что же вызвало сияние.
Тело Горазона было буквально окутано тонким слоем
поблёскивающих, почти прозрачных песчинок.
— Кровь взывает к крови, — пробормотал Вижири. Его ставшие
ясными глаза не моргали. Даже две нежити, держащие Норрека, немного попятились.
— И кровь покончит сейчас с этой пародией.
Норрек чувствовал, как бьётся в его мозгу воля доспехов, сражается
за власть над его телом. Только совместные усилия его и его товарищей
воспрепятствовали сейчас её успеху.
— Горазон? — прошептала Кара. Седовласый колдун взглянул в
её сторону — и женщина отступила — Нет, — ты он, но ты и не он.
Он одарил её — одарил их всех — снисходительной улыбкой.
— Эта живущая оболочка принадлежит другому, слишком
любопытному чародею, давным-давно случайно отыскавшему Тайное Святилище, но в
процессе навсегда потерявшему своё сознание. Я присматриваю за ним с тех пор,
чувствуя некоторую ответственность… — Пропустив дальнейшие объяснения, не
упоминая, что в подземном Святилище может так разрушить мозг, мерцающая фигура
взглянула на свои — позаимствованные — руки. — Плоть так хрупка. Земля и камень
куда надёжнее и долговечнее…
— Ты! — задохнулась Кара, и глаза её распахнулись едва ли не
так же широко, как рот. — Я узнала тебя! Он говорил с тобой, он даже
повиновался тебе — великий Горазон так охотно повиновался тебе! — что до сих
пор выглядело бессмысленным! Ты то присутствие, которое я ощущала, ты дух
самого Святилища!
Он кивнул, по-прежнему не мигая.
— Да… со временем это даже обернулось вполне естественным
ходом вещей…
Все ещё сражающийся с магией доспехов Бартука Норрек не
сразу понял — а затем к нему пришёл ответ столь поразительный, что вся его
защита едва не рухнула.
Горазон и Тайное Святилище — одно и то же.
— Мой собственный разум едва не помутился от всего, через
что я прошёл, и я пришёл сюда, спасаясь от воспоминаний, спасаясь от ужаса, и
построил своё святилище, и зарылся в песок, подальше от творящихся в мире
событий. — Улыбка коснулась лица ненастоящего Горазона, улыбка того, кто почти
забыл такие мелочи смертных, как эта улыбка. — И я продолжал переделывать моё
жилище снова и снова по своему образу и подобию, оно проникало в меня,
становилось мной, заменяя ту бренную оболочку, которую я носил, — пока наконец
однажды я не оставил её внутри и не принял новую, более прочную и куда более
долговечную форму… вот так я с тех пор и существовал.»
Горазон мог бы продолжать, но в этот момент мир перед
глазами Норрека стал багровым. В нём кипела всепоглощающая ярость. Теперь ему
не помешают! Горазон избежал его гнева, в Виж-жуне, но, даже если придётся
испепелить всю пустыню, Полководец осуществит наконец последнее мщение!
Кукла Горазона снова взглянула в его сторону, протянула
руку, словно прося что-то у фигуры в доспехах.
Перчатка — та самая, которую сорвал и выбросил Норрек, —
оказалась на руке престарелого колдуна.
— Кровь взывает к крови… а я взываю к тебе, брат. Наша война
окончена. Наше время истекло. Нам конец. Твоя сила отрицает мою. Моя —
противоречит твоей. Присоединяйся ко мне, и уйдём туда, где нам и место…
подальше от людских взглядов…
Вторая перчатка покинула Норрека и перелетела на, руку
мерцающего старика. А затем непрерывным потоком, кусок за куском,
кроваво-красные доспехи принялись отделяться от рук, ног, торса и перепархивать
на дряхлое тело колдуна. Где-то в процессе изорванный грязный балахон
отшельника исчез, сменившись другой, более приличествующей латам одеждой. Даже
сапоги Бартука покинули Норрека, перекочевав вместе со всем остальным.
Лже-Горазон воздел руки, его поразительная работа продолжалась, глаза не
моргали, губы мрачно кривились.
С каждой потерей разум Норрека всё больше и больше
приближался к тому, каким он был, прежде чем доспехи захватили его. Память и
мысли теперь принадлежали только ему, а не убийце, хозяину демонов. Но всё же
никогда солдату не освободиться от ужасных дней, минувших после гробницы, не
сбежать от ужасов и смертей, в которых он играл пусть и невольную, но страшную
роль.
И когда дело было окончено, седовласая фигура снова
протянула руку в латной перчатке, призывая к себе шлем. Подхватив его,
марионетка Горазона обвела взглядом Норрека и остальных.
— Пришло время миру забыть о Бартуке и Горазоне. Хорошо бы и
вам сделать то же, всем вам.
— Погоди! — Кара осмелилась шагнуть к загадочной фигуре. —
Один вопрос. Пожалуйста, скажи: это ты послал этого, — она показала на старика,
вмещающего дух Горазона, — найти меня в Лат Голейне?
— Да… Я чувствовал, что что-то не так, и знал, что колдунья
близко, — колдунья, которой не должно быть в городе наверху, — и что её надо
привлечь к делу. Мне надо было, чтобы ты была рядом. Пока ты спала, пока ты
ела, я узнал от тебя всё, что мне нужно. — Он шагнул прочь от неё, от них всех.
— Наша беседа окончена. Я оставляю вас на самих себя. Однако помните:
Тайное Святилище существует во многих местах, в него много
входов — но я советую вам никогда не искать его снова.
Суровость его тона не оставила людям сомнений, что старик не
шутит. Горазон не желал вновь стать частью мира живых. Тот, кто потревожит его,
многим рискует.
Внезапно колдун словно потерял разом форму и содержание — он
начал рассыпаться, будто плоть и железо превратились в крупицы песка. С каждой
секундой маг в доспехах все меньше походил на смертное создание и все больше
напоминал часть окружающего пейзажа.
— Норрек Вижаран, — раздался в последний раз гулкий, отдающийся
эхом голос. — Время создавать собственное наследие…
Оказавшийся в той же одежде, в которой он был до того, как
вошёл в гробницу Бартука, — даже привычные сапоги каким-то чудом вернулись на
ноги, — Норрек стряхнул с себя руки мстителей и бросился вперёд.
— Подожди! Что ты хочешь этим сказать?
