Мы прорезаемся сквозь чащу высокого тростника, длинные стебли бешено раскачиваются позади, пока наш катер скользит в небольшой круглый бассейн, окруженный высокими манграми. Здесь маленький оазис чистой воды в самой гуще всей этой буйной растительности. Нелли дает сигнал своему солдату, и тот глушит мотор. Громадные лопасти вентилятора медленно останавливаются.
Гленда так и не сказала ни слова.
– Вот мы и приплыли, – говорю я, тем самым указывая, что ей тоже можно говорить.
Гленда кивает.
– Вот и приплыли.
Не знаю, хочет ли Нелли что-либо предпринять, но думаю, он понимает, что, учитывая изменившиеся обстоятельства, есть кое-что, о чем надо позаботиться мне, а не ему. Он отступает к борту, оставляя меня почти наедине с Глендой.
– Хочешь мне что-нибудь сказать? – спрашиваю я.
Гленда широко ухмыляется. Как же мне это знакомо.
– Похоже, своих пятидесяти кусков я так и не получу.
– Не получишь, – со смехом отзываюсь я, позволяя себе впервые за все последнее время по-настоящему рассмеяться. – Нет, точно не получишь.
– А что с Эдди?
– Он ушел, – говорю я ей. – И больше не вернется.
Гленда снова кивает.
– Вот и хорошо. Терпеть жирного ублюдка не могла.
– Но ведь ты на него работала.
Гленда опускается на пол катера, и я тоже сажусь напротив нее. Если мы собираемся вести непринужденный разговор, мы вполне можем устроиться поудобнее.
– Я работала на Фрэнка, – уточняет она. – Эдди был сбоку припека. На этот счет выбора у меня просто не имелось.
Нелли вступает в разговор:
– Тебе Фрэнк Талларико платил?
– Поначалу да. – Гленда ничего не скрывает. В секретах уже нет смысла, и она это понимает. Умная девочка всегда делает умные ходы. Почти всегда. – А последние несколько недель я получала деньги здесь, на пристани, от бригады Эдди.
Мне не требуется много времени, чтобы сложить дважды два четыре и вычесть слагаемое.
– Несколько месяцев назад, в телефонном разговоре, ты сказала, что ты в очень скверном долгу.
– Да, задолжала одному ростовщику, – признает Гленда. – Боссу семьи рапторов Нью-Йорка.
У меня в груди твердая тяжесть.
– Знаешь, Глен, ты могла бы позвонить мне.
– Тебе надо было с собственным дерьмом разбираться. Да и потом я думала, что смогу сама с этим справиться. Тут немного занять, там малость расплатиться. Но стало круто, пришлось к этой акуле идти, и…
– И Фрэнк Талларико купил твой долг.
Гленда кивает:
– Без малого сотню кусков. Сказал, что я смогу отработать. Все, что от меня требовалось, это отправиться с моим старым приятелем в Майами.
Птичий крик резко нарушает недвижность вечера, и мы все слегка вздрагиваем. Ветерок легкий, но теплый, и я вдруг задумываюсь, как славно было бы сорвать с себя всю одежду, нырнуть в воду и уплыть куда глаза глядят от всех этих заморочек. Плыть и не останавливаться, пока я не доберусь до земли где-нибудь на Карибах, где небо чистое, а твои лучшие друзья действительно прозрачны как вода.
Тут я припоминаю день, когда убили Джека – когда Гленда удобно устроилась на асфальте еще раньше, чем полетели пули.
Я припоминаю ее лицо, когда мы подъехали к яхтенной гавани – как ее фальшивая кожа краснела, глаза метались туда-сюда, как будто ее только что застукали за чем-то вроде мочеиспускания в неположенном месте. И в воздухе тогда чуть-чуть припахивало порохом.
Я припоминаю, как она бывала на совещаниях вместе со всеми парнями семьи Дуганов, как она узнавала, где каждый из них окажется и когда именно. Как она порой даже сама рекомендовала места, где они будут в большей безопасности от банды Талларико.
В общем, я припоминаю гораздо больше, чем мне хочется припоминать. Больше, чем я когда-либо смогу забыть. И Гленда знает, что я это знаю, а потому даже не пытается оправдаться. Здесь ей опять следует отдать должное – она никого не пытается ввести в заблуждение. По крайней мере, на свой счет.
– Ведь ты знаешь, что ты сделала, – говорю я ей.
– Знаю. – Гленда переводит дух и выдает фразу, которую она, как пить дать, все это время повторяла самой себе: – Я просто была наемным орудием. Это не мое занятие.
– Не твое, – соглашаюсь я. – И не мое. До недавних пор. Но ты знала, что я доберусь до той яхты. Ты могла бы меня остановить.
Гленда явно пристыжена, а это обычно первый шаг на пути к признанию вины.
– Я просто не знала, что делать. К тому времени, как я поняла, что ты и впрямь доберешься до яхты, было уже слишком поздно.
– Приходит время, когда ты должна провести черту на песке и встать по одну сторону от нее, – объясняю я.
Губы Гленды кривит суровая, почти скорбная усмешка.
– Знаешь, Рубио, чем дальше, тем больше ты в манере Эрни изъясняешься.
– Спасибо. – Она принимает мою благодарность как комплимент, и я это знаю. Но тут я вспоминаю своего старого партнера и задумываюсь о том, как бы он со всем этим разбирался. Как он с самого начала стал бы задавать вопросы. И как он никогда не позволил бы втянуть себя во все это дерьмо. – Когда ты вдруг объявилась у дверей моего кабинета в Лос-Анджелесе и сказала, что я приглашал тебя приехать… ведь того разговора на самом деле не было, да, Глен?
– Не было, – признает она. – Я прикинула, что все было бы более естественно, если бы я просто так заявилась, сказала, что ты со своими базиликовыми провалами в памяти просто все забыл… ну и так далее.
– Отличная уловка, – говорю я ей. – И сыграно здорово.
Тут Нелли делает шаг вперед и кладет мне руку на плечо. Мне не требуется смотреть на часы, чтобы понять: назначенное нами время давно уже вышло. Так или иначе, но мы должны в темпе со всем этим кончать.
Я встаю и помогаю Гленде подняться на ноги. Мы стоим в каком-то футе друг от друга – и сказать больше нечего. Да, есть миллион слов, которыми мы могли бы обменяться, длинные речи, в которых мы стали бы философствовать на предмет того, что мы сделали, кем мы стали, но в конечном итоге все это было бы только шум и ярость.
– И что теперь? – спрашивает Гленда.
Я чувствую, как они – Джек, Норин, все остальные – подталкивают меня вперед, побуждают принять решение, довести все это дело до некой концовки. Направления они мне не указывают, только хотят, чтобы все поскорее закончилось – чтобы они смогли наконец исчезнуть в вечной пустоте.
Когда мы впервые встретились, Гленда стояла у лотка с хот-догами, болтая с продавцом, рассказывая ему один сальный анекдот за другим, заставляя его сгибаться пополам от смеха.
– …погоди, погоди секунду, – хрипло завершала она очередной анекдот, – ты не так расслышал. Я не говорила, что мне двенадцатидюймовый пианист нужен!
